Элементали

– Позвольте договорить, – решительно сказала она, и Дофин замолчал. – Эти деньги означают, что мне больше никогда не придется волноваться. Я начала беспокоиться о социальном обеспечении. Я знаю одну женщину, получающую пособие, так вот после того, как она заплатит за квартиру раз в месяц, она и гороховой шелухи купить не может. Когда я перестану работать, мне не нужно будет беспокоиться…

– Одесса, разве ты не собираешься всегда работать на нас с Ли?

– Конечно! Я продолжу работать на вас с миз Ли, пока буду в состоянии переставлять ноги.

– Ты всегда будешь у нас, как дома, Одесса. Ты же знаешь, что без тебя нам не обойтись.

– Когда я состарюсь и стану такой же злюкой, как ваша мама, мистер Дофин, вы и сами будете рады, что я живу где-то в другом месте… – Дофин собрался оспорить ее заявление, но Одесса не дала ему сказать. – …Но сейчас мне не о чем беспокоиться. Вы просто должны пообещать мне кое-что, мистер Дофин, пообещайте мне…

– Обещаю. Что?

– Когда я умру, позаботьтесь о том, чтобы Джонни Реду не досталось ни единого мятого доллара из этих денег!

– Обещаю, – сказал Дофин, уже планирующий акт милосердия – он пытался придумать, как позаботиться о никудышном Джонни Реде в маловероятном случае, если этот алкоголик-бездельник переживет свою гражданскую жену.

Семейный мавзолей Сэвиджей представлял собой приземистое квадратное здание из итальянского мрамора с темными прожилками, построенное в уголке старейшего кладбища Мобила, в тени кипарисов. Жители Мобила закапывали здесь мертвецов с начала восемнадцатого века, но ураганы, вандалы и расширение улиц стерли все следы первых могил, и теперь мавзолей Сэвиджей считался самым старым из сохранившихся памятников. Вдоль трех внутренних стен были вырезаны имена шести поколений Сэвиджей, но в этот список не входили дети и подростки, которые не считались достойными этого места и отправлялись на небольшой осыпающийся участок земли на- против.

Колокола соседней церкви пробили четыре часа, когда «Мерседес» подъехал к склепу Сэвиджей. Пока Дофин разгружал багажник, Одесса открыла железную дверь гробницы ключом, который хранила дома со всеми остальными. Она вошла внутрь, захлопнула за собой дверь, встала у решетки и попросила Дофина выложить вещи неподалеку.

– Позвольте мне позаботиться об этом, мистер Дофин, – сказала она. – Садитесь в машину. Купите себе рожок мороженого. Возвращайтесь за мной через час, вот чего я прошу.

– Одесса, мне надо войти внутрь и почтить память мамы. Мама считала дань памяти невероятно важной. – Он грустно улыбнулся сквозь решетку.

– Я знаю, но вам не следует сюда заходить, правда.

– Почему нет?

– Потому что могилы – не место для живых.

Дофин пожал плечами, улыбнулся и толкнул дверь.

– Одесса, я зашел внутрь, к маме на пару слов.

Внутри мавзолея было темно. Преломленный свет пасмурного полудня проникал в здание лишь серой дымкой. Но Дофин сразу увидел, что внутри все не так, как было в день похорон. На полу перед могилой матери был расстелен кусок льняной ткани, а на нем – куча разных предметов.

– Одесса, – сказал он, – здесь кто-то был. Что это за хлам?

Нервно – поскольку, когда дело касалось гробниц и похорон, ни один Сэвидж не мог нормально реагировать на странности, – Дофин опустился на колени, чтобы посмотреть, что было на ткани: будильник, небрежно обернутый в страницу календаря, чашка со сломанной ручкой внутри, две разбитые раковины и пластиковая обувная коробка с мусором из аптечки.

Дофин с недоумением посмотрел на Одессу, которая ничего не сказала и, похоже, не удивилась, увидев эти вещи.

– Здесь кто-то играл, – с надеждой сказал Дофин. – Какой-нибудь ребенок забрался сюда, поиграл и…

Одесса покачала головой.

Дофин взял будильник. Он показывал четыре часа дня, время смерти матери, на календаре был май, а день ее смерти обведен красным кружком. Чашка входила в набор посуды, из которого она всегда завтракала. Раковины стояли летом по обе стороны от бездействующего камина в ее спальне. На этикетках пустых пузырьков в пластиковой коробке было написано: «Для Мэриэн Сэвидж».

– Это я все сюда положила, – сказала Одесса. – Сюда никто не вторгался. Я вернулась сюда рано утром после похорон, миз Ли завезла меня сюда, прежде чем отвезти домой.

Дофин приподнялся и постарался разглядеть глаза Одессы в полумраке склепа.

– Хорошо, Одесса, но зачем? Зачем ты привезла все это сюда?

– Для миз Мэриэн.

– Как подношение? Ты это имела в виду?

Одесса затрясла головой.

– Чтобы не позволить ей отсюда выбраться, – сказала она и указала на мраморную плиту у подножия гроба Мэриэн Сэвидж.

– Часы и календарь напомнят ей, что она умерла. Я разбила чашку – мне очень жаль, но она была лишняя – разбитая чашка скажет ей, что она умерла. Эти битые ракушки напомнят ей о воде. Мертвые должны пересечь воду.

– А таблетки? Что насчет пузырьков с рецептами?

– Они напомнят ей, кто она такая. Мертвые возвращаются, но не всегда помнят, кем были. Ваша мама прочитает там свое имя, мистер Дофин, и скажет: «Да ведь я умерла, вернусь обратно в гроб и не буду никого трогать».