Элементали

Когда фигура была завершена, песок снова замер, словно затаив дыхание. Пораженная Индия подняла камеру и сфокусировала ее на зеркале шифоньера, она даже не забыла настроить фокус в соответствии с расстоянием отражения.

Она посмотрела сквозь видоискатель и построила кадр.

Когда она нажала на спуск, песчаная фигура внезапно выпрямилась. С ее груди и головы посыпался песок. Под ним оказалась маленькая ухмыляющаяся чернокожая девочка, короткие волосы которой были аккуратно разделены на восемь квадратов, заплетенных в косы с лентами. На ней было красное платье, плохо сшитое, с грубой текстурой – ткань выглядела точно так же, как покрывало кровати, даже подол платья совпадал с бахромой по низу.

Индия стояла у окна, камера повисла на груди, под которой во всю мочь колотилось сердце. Жар солнца терзал ее непокрытую голову.

Черная девочка ползла к окну, и по мере приближения с нее осыпался песок, с каждой секундой обнажая все больше черноты кожи, все больше красноты грубого платья. Индия заставила себя смотреть сквозь стекло.

Маленькая негритянка подобралась на четвереньках по дюне к окну и, подняв черное лицо, уставилась на Индию. Песок хлестал из уголков ее черных глаз с белыми зрачками. Она открыла рот, чтобы засмеяться, но не издала ни звука, лишь выпустила длинную ленту сухого белого песка.

Глава 12

Позже Индия никогда не рассказывала о том, что видела.

Она вскарабкалась на дюну, соскользнула вниз, обогнула фасад дома МакКрэев и ринулась наверх, в свою комнату, где ее моментально сразила какая-то отупляющая усталость, и она заснула поперек кровати, даже не сняв с шеи отцовский «Никон». Под ее свисающими ногами песчинка за песчинкой образовались два небольших холмика.

Когда Люкер разбудил ее спустя несколько часов, он заявил, что она перенесла солнечный удар. Одежды с длинными рукавами и шляпы будет недостаточно, пока она не привыкнет к солнцу Алабамы: ей следует оставаться в доме в самые жаркие часы. Рано утром или ближе к вечеру она может гулять или плавать в заливе, но и тогда не более пятнадцати минут.

– Слишком много солнца, – предупредил он ее, – сродни яду, особенно для такого светлокожего человека.

– От этого бывают галлюцинации? – поинтересовалась Индия.

Люкер, подчеркнуто умолчав о том, почему она задает такой наводящий вопрос, просто ответил: «Иногда…» – и сказал, что пора готовиться к ужину.

А в последующие дни непреодолимая вальяжная рутина Бельдама перекрыла собой все, даже страх. В конце первой недели пребывания там Индия поняла, как Люкер, Дофин и Одесса могли помышлять о возвращении сюда, хотя они, очевидно, очень боялись третьего дома и всего, что его населяло. Дни в Бельдаме были настолько скучными и душными, такими высветленными и выжженными, что чувствам негде было разгуляться и они тихо сгорали заживо.

Раньше Индия не питала симпатии к южному образу жизни со всей этой повсеместной дружелюбностью, бесцеремонной жестокостью и непреодолимой апатией. Ей всегда хотелось придать этому форму, заставить стоять прямо и говорить все как есть, но она оказалась бессильна перед Бельдамом. Индия была околдована им, как Мерлин – Владычицей Озера. К полудню ее физическая вялость доходила до того, что она едва могла поднять руку, а десяти минут размышлений едва хватало на то, чтобы решить, перебраться ли с качелей веранды МакКрэев на диван-качалку на крыльце Сэвиджей. Вероятно, лучшим ее решением было распаковать вещи сразу после прибытия в Бельдам, потому что, если бы она отложила это, то, скорее всего, так и не сделала бы это до сих пор. Даже сам воздух усыплял, еда бултыхалась в животе как балласт от обеда к ужину, а мебель казалась специально разработанной для того, чтобы человек удобно располагался в ней исключительно для сна. В Бельдаме не было ничего острого, даже углы домов казались закругленными. Не было внезапных пронзительных звуков, потому что все скрывал непрекращающийся рев прибоя. Беспокойство, умная мысль, разговор – все было раздавлено под тяжестью атмосферы.

Дни и ночи были скучными, но никогда не утомляли. Прошлой осенью Индия и Люкер ездили вместе в Англию и сели на поезд из Лондона в Глазго. Центральные графства были до безобразия индустриальными, Озерный край – великолепным, но самой большой загадкой для Индии и ее отца оказались бесконечные монотонные бесплодные холмы юго-западной Шотландии. В пейзаже, который подавал себя подчеркнуто неинтересным, чувствовалось величие. Так и с Бельдамом: там ничего не происходило и ничего не могло произойти. Дни различались только по погоде: жарко или не очень; дождь; кажется, собирается дождь; вчера шел дождь, но сегодня, скорее всего, будет жарко. Индия быстро потеряла счет дням недели: время делилось только на короткие жаркие или дождливые периоды. Слова «вчера» и «завтра» могли быть исключены из их словарного запаса: «вчера» не случилось ничего, о чем сегодня стоило бы говорить, а «завтра» не сулило никаких изменений по сравнению с сегодняшним днем. Завороженная, Индия смотрела на жизнь в Бельдаме, будто из окна поезда.