Элемента.T

В зале становилось шумно. Больную тему про невидимость и тело обсуждали на повышенных тонах.

— Невидимость — это колоссальное преимущество! — говорил дед Омон каким-то вязким голосом, размахивая пустым стаканом. — Это делает нас могущественными богами, которых никто не видит, а потому считает вездесущими. Ну-ка, милочка, плесни мне ещё, — обратился он к жене. Он так обращался ко всем, потому и имел прозвище «Милочка».

 — Но это нас и ограничивает, — вмешался Алам Подкаблучник. — Ведь мы можем общаться только со своими и только в Замке, который висит где-то в другом измерении между мирами.

— Да, только два раза за двадцать лет люди видят наш истинный облик. Но когда это нам мешало? — вмешалась его жена. И он тут же стушевался и вжался в диван, больше не смея открыть рот. Ещё действующий правитель, называется! Таэл невольно покачала головой.

— Но мы умеем вдыхать жизнь в статуи, оживлять картины, — подал голос Элэм. — Почему мы не можем наделать из этого тел?

— И ты выбрал очень правильное слово «наделать» — ответил ему Армариус. — Вы много чего можете наделать, но мягко говоря, это будет плохо пахнуть.

— И картины и статуи, даже ожившие, прекрасно могут обходиться и без нас, — ответила Энта. — Мастер, создавая своё произведение, вкладывает в него часть своей души. Они самодостаточны.

— Сынок, смирись, нам нет места в человеческом мире. Мы рождены богами, — ответил Элэму Главнокомандующий.

— Но мы же используем тела людей, — вмешался Эмэн. — Пусть как гости, как голоса в их головах, но при желании ведь можем подавлять их волю?

— Это опасно, — взвизгнула прабабушка Унта.

— И тем не менее мы пользуемся слугами для оправданных целей. Но это мы считаем их оправданными. Слуги для того и растут с детства в Замке, чтобы использовать их.

Мать зыркнула на него злобно, явно изо всех сил сдерживаясь, чтобы промолчать.

— И ты лучше всех знаешь, — ответил ему отец. — Как недолго можно использовать чужое тело, даже слуги. Для остальных людей это чревато безумием, а для нас болезнями.

— Но должен же быть способ иметь собственное тело в другом измерении?

— Предлагаешь убивать ради этого людей? — Армариус смотрел на него исподлобья с интересом.

— Нет, мы не будем никого убивать, — смутился Эмэн. — Но если настоящих тел нам не светит, то, как получилось, что весь город видел Таэл.

— Эмэн, — теперь мать смотрела на него как грозовая туча, готовая разразиться гневной тирадой как дождём. — Ты мог бы спросить об этом у Таэл. И тогда узнал бы, что это был дар её погибшей подруги. И предвосхищая твой следующий вопрос, отвечу: вырывать у Королевских Махаонов сердца мы тоже не будем.

Эмэн насупился и промолчал.

— Хоть что-то новенькое за восемьдесят лет, — сказала прабабушка Таул Здравомыслящая. — Давай, командир, поясни им быстренько про кровь и свободу, да разойдёмся. У меня ещё на сегодня запланирован маникюр.

— Мама, да вы жгёте, — охая как старый филин, засмеялся Правдивый Олом.

— Если, я когда-нибудь станут таким, — сказал ей тихо Элэм, сидящий рядом, — Сделай одолжение, просто меня убей.

Он подлил ей ещё волшебного напитка из плодов мортана, и этот вечер стал не так уж и плох.

Таэл всё ждала, когда же наконец заговорят о любви, но начали вспоминать Умуна Наиглупейшего.

— Три цвета крови было у наших людей, — сказал отец и поднялся.

Золотая тесьма на плечах Главнокомандущего матово заблестела, отражая свет уходящего за горизонт солнца, оставаясь на белом кителе яркими отсветами подошедшего к концу дня. Последнего дня, который у неё был. Завтра отец передаст свой пост Эмэну, и уже золотые эполеты Эмэна будут сверкать своей новой тесьмой.

Таэл стало грустно, она не слушала отца, потому что дословно знала эту речь. Что за дурная привычка у взрослых — одно и то же по сто раз рассказывать с таким видом, словно это свежие новости.

— Три чистых цвета крови: жёлтый, пурпурный и голубой. Но Безумец разрешил им смешаться и к ним добавились зелёный, красный и синий, — он почти закончил, и вдруг посмотрел прямо на Таэл. — Ваша задача, дети мои, не допустить большего кровосмешения. Шесть цветов – это предел, который может себе позволить наш народ.

Отец закончил, и даже сорвал жиденькие аплодисменты, под которые поклонился и сел.

Таэл тысячу раз слышала эту историю, но так и не поняла, какую роль в жизни Умуна сыграла любовь. И Таэл решила, что это её последний шанс.

— Он полюбил простую девушку и испортил жизнь всем последующим поколениям людей? — спросила Таэл. — Какая же это любовь? И при чём здесь вообще была любовь?

— Позвольте, я — сказала Хранительница Душ и её мягкий вкрадчивый голос, который так редко удавалось услышать, невольно вызвал гробовую тишину. — Девушка его так и не полюбила.

Она посмотрела на Таэл печально, и продолжила, обращаясь только к ней, словно никого в этой комнате больше и не было.