Элемента.L

А потом что-то сильно ударило ее в грудь, и она стала падать. И она падала так медленно, что видела, как Роман опустился на колени, уронил на пол то, что было у него в руках, и заплакал.  "Пистолет?" - удивилась Ева. Потом она увидела Дэна, который выскочил у нее из-за спины и кинулся к лежащему на полу телу. Она внимательно смотрела на свое тело, на руки Дэна, которые были все в крови, на пятно крови, которое растекалось по полу. А потом Дэн поднял к ней лицо и сказал:

- Ева, ты должна вернуться! Сейчас!  - протянул ей свою окровавленную руку.

Она ничего не поняла, и просто взяла его за руку. И сначала она не почувствовала боли. Ей показалось, что ее левую руку поливают теплой водой, и она текла толчками и тут же остывала, и становилось холодно. Она хотела убрать руку, но не чувствовала ее. Еще ей нестерпимо хотелось вдохнуть, но она не могла. И она попыталась вдохнуть и тогда только почувствовала боль. Раздирающую и всепоглощающую. И она открыла глаза и последнее, что она увидела было серьезное и такое прекрасное лицо Того Кого Она Всегда Ждала.

Глава 23. Любовь!?

Дерево росло. Проснувшись, оно наклюнулось почками, потом покрылось бутонами, и в один действительно прекрасный день зацвело. В этот день сестра Агата видела сон. Совсем короткий странный беспокойный сон, даже глупый. Словно она как в детстве кормит на дворе уток. И наклонившись к толстой откормленной крякве, хочет ее поймать, но птица не дается. И чем активнее она убегает, тем сильнее Агате хочется ее поймать. И она почти загнала ее в угол, когда утка вдруг взмывает и превращается в сокола. И теперь уже Агата, чтобы не стать его добычей мчится что есть мочи по двору. Но сокол преследует не ее. Спикировав над ее головой, он садиться на руку старцу, который погладив птицу, разворачивается и уходит. И последнее что видит девушка – это синие глаза седого длиннобородого старика.

Она проснулась со странным чувством, что старец этот еще совсем молод, но кто он и почему так выглядит и зачем посмотрел на нее так внимательно, словно что-то хотел сказать, но не посмел, она не знала. Она не понимала, что бы все это могло значить лично для нее. Весь этот славянский символизм, все эти утки, соколы и белобородые старцы в расшитых рубахах, были совершенно чужды ее мировосприятию, так как сестра Агата по происхождению была немка и даже в детстве ей читали совершенно другие сказки - сказки об одноглазом Одине и его воронах. Но этот юноша-старик с синими глазами никак не выходил у нее из головы.

И она еще думала о нем, когда вошла в зал и увидела, что все бутоны на Дереве распустились одновременно. Дерево стало похоже на лиловое облако, сладко пахнущее медом. И этот лиловый цвет, совершенно не угадываемый, когда бутоны были еще плотно сжаты и казались просто черными, был непередаваемо прекрасен. Нежные цветки в виде изящных колокольчиков гроздьями свисали с ветвей, и Агата не видела в своей жалкой жизни ничего красивее. Ей хотелось бежать и кричать, чтобы весь Замок ее услышал. Но она только беззвучно прошептала "О, Боже!" и, упав на колени к старым узловатым корням Дерева, заплакала от нахлынувших чувств.

Она плакала над совершенством этих нежных лепестков и над своей несчастной судьбой одновременно. Растревоженное сном из самого глубокого самого сокровенного уголка ее памяти вдруг выползло на поверхность чувство, которое она пыталась похоронить еще до того, как стала монахиней. Любовь. Любовь к мужчине. И это была даже не любовь к какому-то конкретному мужчине, сегодня - нет. Просто захотелось любить и быть любимой. Ждать, надеяться, верить. И даже завести от него детей и их тоже беззаветно любить. Ей нестерпимо было это чувство, потому что в их монашестве не на что было его сублимировать и заменить любовь к простому мужчине на любовь к мужчине-Богу. Изучая историю мировой религии, она даже немного завидовала людям. Как просто им было поклоняться одному Богу и неизвестно кого больше в нем любить - Спасителя или простого Парня, который смотрит так внимательно и грустно и уже любит тебя. И понимает. Всегда понимает и всегда прощает.  И любовью этой заменяет тебе все. И светлый лик его один дает успокоение. У алисангов больше не было богов. Все знали, что они были и погибли. И юные керы, оставившие мирскую жизнь чтобы служить своему народу, молились лишь их Светлой Памяти. Светлой Памяти Богов - какое слабое, какое мизерное утешение знать, что они были мудры и прекрасны. Но их больше нет, ни на этом свете, ни на том. Потому что тот свет и был Замком кер, а этот свет - миром людей, в котором алисанги жили как мыши, боясь высунуться, боясь быть обнаруженными, боясь погибнуть как их незадачливые боги.

- Любовь? – вздохнуло Дерево женским голосом тихо и ясно.

- Любовь! – ответила сестра Агата, вытерла слезы и встала.