Экзотики

— Что такое?! — вскрикнулъ Рудокоповъ. — О чемъ? Если это тайна, которую ты не можешь мнѣ сказать, то напрасно… Не надо ничего скрывать отъ мужа, отъ человѣка, котораго любишь…

Клэретта замотала головой.

— Отчего вы не хотите это ему сказать? — спросила Эми, изумляясь.

— Нельзя… Не надо… Это не говорится… просто въ разговорѣ. Да… А такъ — нѣтъ. Это надо беречь, въ себѣ… Я вамъ, сказала затѣмъ, чтобы вы его убѣдили только, что мои мысли не дурныя, чтобы онъ пересталъ сердиться, подозрѣвать… Но не говорите, что я сказала вамъ.

Эми обняла Клэретту и горячо расцѣловала.

— Вотъ видите, Адріанъ Николаевичъ, я цѣлую ее за эту ея вѣчную тайну. Стало быть, вы понимаете, что вы не имѣете права сердиться на нее… Мотивъ ссоры долженъ быть уничтоженъ. Слышите ли? Обѣщаете?

— Обѣщаю… — произнесъ Рудокоповъ, неудомѣвая, и развелъ, руками.- Femina sum et omnia humana а me aliena puto… — прибавилъ онъ.

— Это что такое? — воскликнула Эми. — По-испански вы заговорили.

— Нѣтъ, Любовь Борисовна. Это латинское изреченіе, но моего сочиненія. Мужчина судитъ все на свѣтѣ по-человѣчьи, а женщина судитъ все по-женски. Ну-съ, Любовь Борисовна, — разсмѣялся онъ весело. — Я предъ вами престранно исповѣдовался. Клэретта хотя коротко и на ухо, но, кажется, еще пуще моего исповѣдалась, сказавъ вамъ то, что она и мнѣ не хочетъ, якобы не можетъ, сказать… Ну-съ, теперь вашъ чередъ… Вы какъ?.. Кажется мнѣ, что пора вамъ меня простить за… за мое вмѣшательство въ вашъ англійскій романъ. Простите за это названіе.

— Я и прежде на васъ не пеняла и васъ мысленно не попрекала. Я вѣрю въ судьбу. Въ предопредѣленіе свыше… Вы это знаете…

— Но теперь?… Теперь вы счастливы?

Эми вспыхнула.

— Мнѣ тоже, Адріанъ Николаевичъ, совѣстно сказать. Совѣстно тоже, гдѣ и какъ нашла я мое счастье. Да. Я люблю Жоржа… Я его зову, какъ звали товарищи въ полку: «Егорушка». Это къ нему больше идетъ. Я люблю его много. И считаю, что такъ и должно было все быть, такъ все случиться…

— Ну и слава Богу. Онъ честный и добрый человѣкъ. А главное, онъ васъ обожаетъ. Вы должны его любить.

— Да. Именно. Я должна его любить, какъ жена мужа. Должна. Не законъ, а природа мнѣ это приказываетъ. Мнѣ нѣсколько трудно вамъ объяснить, какъ я его полюбила и люблю. Я вся его… Но потому, что онъ — весь мой. Я понемногу и недавно поняла и почувствовала простую вещь: что такое бракъ… Онъ одинъ, Егорушка, существуетъ для меня на свѣтѣ… Все остальное, всѣ остальные — это, для меня, ну, вотъ, что декорація на сценѣ. Она необходима для иллюзіи, но не для игры актеровъ. Она — дополненіе, безъ котораго можно и обойтись… Всѣ люди для меня будто не существуютъ. Только одинъ человѣкъ существуетъ. Онъ. И онъ на половину — я. Мы вмѣстѣ — міръ Божій. Все остальное — наша декорація Вотъ поэтому-то, Адріанъ Николаевичъ, я и не понимаю, что люди, мужчины и женщины, могутъ вступать въ бракъ два раза. Это безсмыслица. Любить можно два раза, причемъ, разумѣется, вторая любовь есть ясное доказательство, что первая была ошибкой и самообманомъ и никогда не существовала.

— Позвольте. А если первый бракъ былъ несчастный, а второй счастливый?

— Тогда первый оскверняетъ, второй мѣшаетъ ему быть таинствомъ. Это — несчастіе. Тогда не суждено узнать истинной любви, на свѣтѣ единой. Надо примиряться… Но принадлежать двумъ? Два раза въ жизни чувствовать, что я — онъ, а онъ — я… Это безсмыслица. Это противъ природы и законовъ Божескихъ. Это люди выдумали, и, значитъ, это ложь. Потеряй я завтра Егорушку и стань счастливой и любящей женой другого — я бы сочла себя не женщиной, не человѣкомъ, а животнымъ. Разумѣется, еслибы я знала… — Эми запнулась и продолжала:- еслибы я знала, что онъ тоже никогда не зналъ до меня ни одной женщины, то наша связь была бы для меня еще святѣе… Но что же дѣлать! Я утѣшаюсь тѣмъ, что таковъ свѣтъ, что тогда я его не знала, и онъ для меня не существовалъ, какъ и я для него… Жизнь его и жизнь моя начались не съ рожденія, я съ мгновенія, когда началась наша жизнь… Я такъ утѣшаю себя.

Эми просидѣла у друзей довольно долго.

Когда она стала собираться домой, говоря, что мужъ одинъ и ее ждетъ, Рудокоповъ, вдругъ сдѣлавшись серьезнымъ, вымолвилъ:

— Скажите мнѣ, Любовь Борисовна, вы хорошо знаете баронессу Герцлихъ и, кажется, любите?

— О, да… Она — добрая, хорошая женщина, и право мнѣ ее жаль. Грустная, тяжелая ея судьба. Она вышла замужъ за одного, любя другого…

— И затѣмъ… Она поступила такъ, какъ вы или, вотъ, Клэретта не поступили бы…

— Нѣтъ! Это клевета! Отчаянная клевета! Вы это говорите вслѣдствіе того, что случилось въ Баньерѣ? Вотъ дурная-то женщина, эта графиня Кора! Вы думаете тоже, что она сдѣлала скандалъ, якобы, мстя баронессѣ за Загурскаго?

— Такъ вы думаете, что баронъ не обманутъ?

— Никогда! — воскликнула Эми. — Я бы презирала ее, еслибы…

— Но вы можете не знать этого. Баронесса не сознается вамъ. А дѣла его, говорятъ, въ полномъ порядкѣ.