Архитекторов принимали в деревне Фей Янга, расположенной за несколько миль от этой, в глубине леса. Архитекторов было девять человек, пять мужчин и четыре женщины. Все они, одетые в традиционные белые кимоно, держали в руках такие же, как у Данло, образники. И сайни, и их гости уже вдоволь наелись рыбы и хлеба, напились черничного пива, и сайни улыбались, видя, что гости сыты и довольны. Они, как во всяком собрании, цитировали Ясу и беседовали с Архитекторами о таинственной природе Бога. А потом выхватили рыбные ножи, спрятанные под медвежьими шкурами. Мужчины, женщины и дети набросились на Архитекторов со страшными воплями, огласившими лес, и принялись колоть и кромсать.
Сайни быстро покончили со своим делом в надежде, что души Архитекторов поймут, какой красивой кажется Богу-Разрушителю кровь его смертных созданий.
— Я знаю, вот и все, — сказал Данло. — Этот пир произошел пять лет назад. Пять лет и тридцать три дня.
— Но что же толкнуло сайни на это вероломное убийство?
— Ты правда не понимаешь?
— Думаю, что они не желали слушать проповеди этих фанатиков.
— Да, конечно, но дело не только в этом.
Лицо Эде приняло саркастическое выражение.
— В чем же еще?
— Архитекторы не питают любви к красоте.
— И за это сайни их убили?
Данло сидел молча, с грустной улыбкой, слушая стук дождя и собственного сердца.
— Теперь сайни снова готовят пир.
— Да, — промолвил Данло.
— Чтобы убить на нем тебя?
— Возможно.
— Возможно?
Данло улыбнулся встревоженной голограмме. Его забавляло, что Эде, всегда чего-то опасающийся, воображающий себя мастер-цефиком и чтецом мыслей, так плохо разбирается в человеческом сердце.
— Шансы равные: либо меня казнят, либо…
— Либо что?
— Воздадут мне почести. В это самое время сайни готовятся. Пир будет либо кровавым, либо… радостным.
— Значит, ты не веришь, что старый Фей Янг уже решил твою судьбу?
— Нет. Он полон страха и гнева, даже ненависти, но помимо этого существует и другое.
— Что другое?
— Красота. Он любит все красивое, что есть в человеческой душе.
— Ты в это веришь?
— Да, верю.
— Значит, ты не думаешь, что старый Фей Янг потребует твоей казни?
— Он может ее потребовать, но выбор будет зависеть не от него.
— От чего же зависит, какой пир будет нас ждать этой ночью?
— От меня. От того, что я сделаю — или не сделаю.
— Что же это?
— Не знаю пока. Я… не совсем ясно это вижу. Надо подождать.
Лицо Эде стало наполовину тревожным, наполовину расчетливым.
— Если пятьдесят процентов говорят за то, что тебя казнят — сказал он тихо, — попробуй лучше бежать.
— У тебя есть план?
— Само собой, — зашептал Эде. — Я мастер составлять планы. Можно притвориться, что ты поел несвежей рыбы, и попросить, чтобы тебя выпустили облегчиться. А когда Тен Су Минь с братьями откроет дверь, ты их уложишь.
— Уложу трех здоровых мужчин?
— Ты же пилот Ордена. Разве тебе не учили боевым искусствам?
— Учили, — медленно кивнул Данло.
— Ведь ты же не сочтешь неправильным убийство тех, кто замышляет убить тебя?
Данло, дыша мерно и глубоко, склонил голову, потрогал шрам над глазом и промолчал.
— Это очень просто, — продолжал Эде. — Возьмешь в очаге полено, вышибешь Тен Су Миню мозги и побежишь на берег, к своему кораблю.
Данло, закрыв глаза, старался не представлять себе того, что предлагал ему Эде. Старался не представлять себе их хижину на краю леса и широкий песчаный пляж, до которого он мог бы добраться, пробежав всего полмили под гигантскими приморскими деревьями, а больше всего старался оградить свое воображение от красочного кошмара: почерневшее на огне полено, белый пепел на его собственных трясущихся руках.
Никогда не убивать, никогда не причинять вреда другому, даже в мыслях — Данло принес этот обет уже давно и потому отчаянно старался не видеть того, что другой человек мог бы вообразить без всяких терзаний.
— Нет, — сказал он наконец. — Так я бежать не могу.
— Но почему?
Данло шепотом, вздыхая и запинаясь, рассказал Эде о своем обете ахимсы.
— Но сайни могут убить тебя — неужели ты не боишься?
— Боюсь, — с улыбкой кивнул Данло.
— Итак, ты намерен просто сидеть здесь и дожидаться пира, дыша, как Будда? Какой прок в таком дыхании?
— Оно делает меня более живым.
— Что толку, если тебя убьют?
— Быть по-настоящему живым хорошо просто потому, что это хорошо, — улыбнулся Данло. — А с практической точки зрения это помогает подготовить тело, душу и разум. Когда момент придет, я буду знать, что делать.
Эде помолчал, обрабатывая информацию, и, спросил:
— О каком моменте ты говоришь?
— О том самом. Который бывает всегда.
— Ты и говоришь, как Будда — загадками. Боюсь, что я тебя не понимаю.
Данло вздохнул, глядя на мерцающего Эде, и сказал:
— Я говорю о моменте «теперь». Когда дверь открывается. Когда «теперь» переходит в «тогда» и будущее всегда здесь. Когда ты выбираешь, каким будет это будущее, да или нет. Когда во вселенной нет ничего, кроме твоей воли: делать или не делать, видеть, знать, двигаться — двигать вселенную. Этот момент есть всегда, верно?
Эде это объяснение не успокоило.