Экстр

Все другие сайни точно по команде тоже опустились на шкуры у своих костров, и пир начался.

Данло сильно проголодался, все его чувства волшебным образом обострились, и он насыщался с удовольствием, которого давно уже не получал от еды. Тут было из чего выбирать. На деревянных блюдах лежали куски жареной оленины и медвежатины, дикие утки, гуси и горки мозгов. Лососина тоже, разумеется, присутствовала во всех видах: копченая в укропном соусе, запеченная с травами, жареная, отварная и добавленная в полдюжины разных похлебок.

Данло мяса не ел и опасался, как бы сайни не сочли эту его диетическую особенность оскорбительной. Но когда он объяснил своим сотрапезникам, что такое ахимса, они как будто его поняли, и даже старый Фей Янг нехотя промолвил:

— Уважать жизнь животных — это красиво. — Уважать жизнь растений было бы не менее красиво, но должен же был Данло чем-то питаться. Поэтому он налегал на овощные блюда, передаваемые по кругу. Сайнийские женщины выпекали превосходный кукурузный хлеб с черникой, и Данло, съев несколько ломтей, воздал должное сладкому картофелю, морковке с медом и дикому рису с кедровыми орехами. За этим последовали на удивление острый ореховый салат, квашеная капуста и жареные каштаны. Кроме того, Данло мог бы отведать двадцать разных блюд из тыквы, а на десерт угоститься малиной, бузиной или печеными яблоками. Но переедать ему не хотелось. В детстве его учили наедаться впрок, когда представляется случай, однако он предпочел оставить в животе свободное место для дыхания. Правильное, глубокое дыхание могло ему понадобиться очень скоро.

— Ты все еще мог бы убежать, — тихо сказал ему Эде под гул голосов и стук посуды. Данло держал образник на коленях, улыбаясь остротам и предостережениям Эде, которые тот вставлял между переводимыми фразами. — Погляди, как они обжираются — раздулись, как клещи! Если ты побежишь к своему кораблю прямо сейчас, — кто тебя догонит?

Сайни в большинстве своем действительно поглощали неимоверное количество еды. Многие уже лежали навзничь на своих шкурах, держались за животы и стонали. Другие удовлетворенно рыгали, ковыряли щепочками в зубах и вели застольные беседы. Рейна АН, окинув взглядом свой сытый народ, решила, что настало время для священного черничного пива. Получив согласие Ки Лина и Фей Янга, она подозвала своего внука Кийо Су, юношу, который постоянно улыбался, чтобы скрыть свою нервозность. Кийо Су, в свою очередь, созвал всех юношей деревни, и они вскоре вернулись с мехами священного пива. Сайни встретили их с величайшей готовностью. Юноши стали обходить костры, и все пирующие — мужчины, женщины и дети — подставляли им деревянные чаши. Закончив обход, Кийо Су и другие наполнили собственные чаши и повернулись лицом к старейшинам.

— Мы пьем за красоту Бога, — своим скрипучим голосом провозгласил Фей Янг. — Да будут красивыми все его творения.

Сайни, следуя примеру Фей Янга, приложились к своим чашам. Данло вместе со всеми выпил глоток крепкого пива, густого, горьковато-сладкого. Продолжая держать чащу у подбородка, он вдыхал аромат черники, смотрел на Фей Янга и ждал.

— Мы пьем за красоту мира, — сказала Рейна АН. — Да будет он весь красивым.

Затем настал черед Ки Лин Шанга, и он произнес:

— Мы пьем слезы Бога. Да будут столь же красивыми и наши слезы.

Так оно и шло, пока каждый старейшина справа от Фей Янга не произнес свою строку из Ясы. Они закончили, и поскольку первым слева от Фей Янга сидел Данло, говорить выпало ему. Никто не ожидал, что и он захочет произнести свое слово: он не был ни старейшиной, ни даже одним из сайни. Поэтому все удивились, когда он поднял свою чашу и сказал сильным, звонким голосом:

— Мы пьем музыку мира. Да будут красивыми все наши песни.

Он задержал на миг дыхание, чувствуя слабость в животе, и посмотрел на Фей Янга. Ошеломленные сайни притихли, и пить никто не стал.

— В Ясе этого нет, — тихо заметил наконец Ки Лин.

— Должно быть, — сказал Данло, — ибо это правильные слова.

Тут старый Фей Янг гневно повернул к нему голову и сказал: — Другие, которые называли себя Архитекторами, тоже думали, что могут говорить нам о Боге.

Все жители деревни, неподвижно замерев на своих шкурах, смотрели теперь на Фей Янга, как будто ждали сигнала.

— Но я никогда бы не осмелился говорить кому-то о Боге, — сказал Данло.

— Значит, ты явился на нашу Землю не за этим? — спросила Рейна АН.

— Нет.

— Не за тем, чтобы говорить нам о человеке по имени Эде, который сделался Богом и Владыкой Вселенной?

— Нет. Право же, нет.

Рейна указала на образник с голограммой Эде, замершей так же, как и все вокруг. Эде молчал и не смотрел на Данло.

— Значит, ты не веришь, что этот гадкий идол есть Бог?

Данло взглянул на пухлогубого, кривозубого, черноглазого Эде, чья лысая голова казалась слишком большой для его тела.

Программы Эде, должно быть, работали на полную мощность, пока он переводил это оскорбление в собственный адрес.

— Он не более Бог, чем ты или я, — с улыбкой ответил Данло. — Не более, чем грязь у меня под ногами.

Не более — но и не менее, добавил он про себя.