В ботинках у меня сразу стало сыро. Вода стекала по волосам за шиворот. Где-то очень далеко на камне сидела девушка в белой панаме и, жмурясь от слепящего солнца, смотрела в даль океана. Соленый, пахнущий йодом ветер брызгал ей в лицо и на ноги пеной, ласкал стройное загорелое тело. На горизонте висел едва заметный дымок парохода. «В сберкассе денег накопила…» Девушка ждала меня.
Скоро. Скоро. Потерпи. Я обязательно тебя найду!.. Улыбаясь, я шлепал по лужам.
Из открытого люка канализации высунулась голова. Чумазый парень жадно глотнул дождливый воздух.
- Эй, человек! Закурить нет?
- Некурящий.
Вдруг парень весело вскричал:
- Постой, да это никак Рыков!
Я растерянно взглянул в перемазанную физиономию.
- Не признаешь? Однако, быстро ты, брат, за знался! Колхозным механиком стал? Или даже председателем колхоза?
Я узнавал его и не узнавал. Неужели Кобзиков? Ну, разумеется, он! В грязном комбинезоне, с гаечным ключом в руках, ветврач весело скалился из канализационного люка.
- Что ты здесь делаешь? - спросил я, когда оправился от изумления.
- Разве не видишь? Канализацию ремонтирую. Труба лопнула.
- Хватит трепаться. Зачем ты сюда залез? По чему не на работе?
- Сейчас все расскажу. - Кобзиков наклонился над люком и крикнул: - Пахомыч! Кончай сам! Друга встретил! Тридцать лет не виделись!
- Рассказывай! Что случилось? - Я тревожно посмотрел на зоотехника.
Дома. Дома. Рассказ будет длинный.
- А ты где сейчас живешь?
- У Егорыча.
- А как же…
- Потерпи. Все узнаешь.
На нашей улице по-прежнему стояла непролазная грязь. Журча, к реке неслись потоки желтой глины. Возле того места, где должна быть хижина Егора Егорыча, я с изумлением остановился. Ее не было. В трех шагах от меня возвышался громадный двухметровый забор из нового, еще не окрашенного теса. Доски вверху были заострены, как зубцы ограды какого-нибудь замка; поверху вилась колючая проволока.
Я удивился. Или президент совсем сошел с ума, или на месте «Ноева ковчега» воздвигнут военный объект.
Кобзиков заколотил ногами в новые ворота. Прошло довольно много времени, прежде чем послышались шаги. Ворота со скрипом приоткрылись.
- Кто тут?
- Принимай гостей, король!
- Кого я вижу! - засуетился Егор Егорыч.
Из конуры, из резиденции петуха, высунулся щенок и визгливо тявкнул. Егорыч, значит, обзавелся собакой.
Крыльцо тоже было из новых досок. Что-то произошло.
Но еще большее ожидало меня в «нашей» комнате. Я так и застыл на месте. Я стоял в будуаре графини. Стены были выкрашены в голубой цвет с золотыми разводами, на окнах висели тюлевые занавески, пол блестел как зеркало. На одеяле, отороченном кружевами, в ботинках лежал Иван-да-Марья и читал пожелтевшую газету.
- Какими судьбами, елка-палка!
Через пятнадцать минут мы вчетвером сидели за бутылкой «Кубанской любительской». Вацлав рассказывал свою печальную историю.
- Купили они мне костюм. И шляпу фетровую купили. Ах, Гена, какая это была шляпа: мягкая, горячая! Ласковая, как кошка! Бывало, надену и иду, а она так и ластится, так и ластится и словно мурлычет. И еще купили они мне нейлоновую рубашку. Ты, Гена, никогда не носил нейлоновых рубашек? А я вот носил целых четыре дня. И еще они купили мне шарф шерстяной. Страстный, как южанка, и толстый, как портфель. И еще, Гена, купили они мне шкары на манер ковбойских и корты на толстой каучуковой подошве. Английские корты. Идешь, а они «учь-учь-учу-учу» лопочут, значит, по- своему, по-английски. И еще, братцы, сморкался я в японские батистовые платочки. Да… Разве все перечтешь, что они купили!
Кобзиков подпер голову ладонью и задумался.
Мы молчали. В комнате слышались только чавкающие звуки.
- Ближе к делу, - сказал я.
- Звали они меня на «вы», Вацлавом Тимофеевичем, - ветврач поднял голову. В глазах его стоя ли слезы. - Поили рябиной на коньяке. Ел я, Гена, гусей каждый день, курил ростовский «Казбек», а вечером прошвыривался по проспекту на «Москвиче». И вся эта жизнь-малина была с понедельника по четверг включительно. А в пятницу, Гена, отняли у меня и шляпу и нейлоновую рубашку. И стал я опять гол как сокол и свободен как ветер.
От нехорошего предчувствия у меня замерло на мгновение сердце.
- Значит, ты не женился? - спросил я упавшим голосом.
- Нет.
- И не работаешь в совнархозе?
- Нет.
- Но почему, почему? Что ты натворил? - за кричал я.
- Так сложились обстоятельства, Гена. Ты не кричи, пожалуйста, на меня, я и так расстроен.
- Плевать на твое расстройство!
- Ну… тогда слушай…
Рассказ Вацлава Кобзикова о том, как у него
отняли ласковую фетровую шляпу,
нейлоновую рубашку,, английские говорящие
ботинки на толстой каучуковой подошве,
японские батистовые платочки и другие
предметы мужского туалета
По мнению Вацлава Кобзикова, дело не обошлось без вмешательства его ненормального рока. Потому что вся история опять получилась глупой до идиотизма.
Ссора произошла накануне регистрации в загсе. В пятницу утром Вацлав и Адель должны были расписаться, а в четверг вечером поссорились.