Эксперимент «Идеальный человек». Повести

Это был приступ самой настоящей морской болезни.

- Сегодня высеяли пять кило! - крикнул Ким. Целых пять кило? Нет, жизнь все-таки прекрасна

ВАЦЛАВ КОБЗИКОВ ИСПОВЕДУЕТСЯ

Дома нас ожидало фантастическое зрелище.

Вацлав Кобзиков лежал полуголый на кровати и сосал из бутылки пиво. Стол был уставлен яствами: консервами «Печень трески натуральная в масле», «Зеленый горошек», «Солянка овощная» и пивными бутылками. Повсюду валялись кожура от колбасы и огрызки сыра. Если учесть, что еще утром у ветврача не имелось ни копейки, а до стипендии было так же далеко, как в сказке о сестрице Аленушке до колодца, то наше изумление можно было понять.

- У тебя умерла бабушка?

Кобзиков посмотрел на меня сонными, слипающимися глазами и ничего не ответил. Он сильно напоминал хорошо закусившего удава, и мне даже показалось, что в его кругло торчащем животе что-то слабо шевелится.

- Ты нашел мумию египетского фараона?

- Нет.., ик… сдал курятник.

- Я тебя серьезно спрашиваю.

- Не видишь, - сказал Ким, - человек объелся? У него бред.

Но Кобзиков не мог сердиться.

- Нет, серьезно, ребята… ик… я передислоцировал «вооруженные силы» на чердак.

- Расскажи подробней, - попросил я.

- Извольте. Сижу я, значит, на крыльце и думаю: не утянуть ли Егорычевы кальсоны, которые прямо сами свешиваются мне в руки с веревки? Продать - пирожков накупить можно. Вдруг появляются двое. Он и она. Юнцы. «Не вы хозяин дома будете?» - спрашивают. «Допустим», - отвечаю я уклончиво. Тогда они безнадежными голосами говорят:«Не найдется у вас комнатки? Молодожены мы, студенты». Окинул я с крыльца «Ноев ковчег» взглядом и отвечаю: «Нет. Все занято». Они повернулись и пошли, печальные такие. Жалко мне их стало. Зыркнул я на Егорычеву халупу второй раз, и вдруг меня осенила гениальная идея. «Стойте! - кричу. - Хотите пока занять вот этот сарайчик? Петушка мы куда-нибудь переселим». Если бы вы видели, как они обрадовались! Я тоже за них обрадовался и не заметил, как мне задаток сунули.

Кобзиков тяжело перевел дух и потянулся к бутылке с пивом.

- Живодеры вы с хозяином, - проворчал Ким. Он съел кусок плавленого сыра и пошел провожать Тину. Я попытался было углубиться в расчеты, но запах яств раздражал меня. Машинально я отщипнул булку.

- Ешь, ешь, - вкрадчиво сказал Кобзиков. Я не заставил себя долго упрашивать.

- Можешь и консервы съесть.

Несколько удивленный, я открыл «Печень трески натуральную в масле» и принялся опустошать банку.

- Может, ты пива хочешь? Не стесняйся.

Тут я с подозрением оглядел Кобзикова. Чересчур уж хлебосольная была у него физиономия.

- Признайся, что тебе от меня надо? - спросил я.

Ветврач замахал руками.

- Что ты! Что ты! Вижу - голодный, почему не угостить? Сегодня - я тебя, завтра - ты меня. Услуга за услугу. На том и свет держится. Допустим, надо сходить за обувью…

Я перестал есть и насторожился:

- Что еще за обувь?

- Да так, ерунда. Забыл в гостях туфлю. Я тебе рассказывал. Самому, понимаешь, неудобно.

- Значит, мне надо идти за туфлей?

- Ну да. Пришел, взял и ушел. Что здесь такого?

- Я отодвинул от себя еду.

- Спасибо. Мне пока еще жить хочется.

- Чудак, - вскочил Кобзиков с кровати. - Абсолютно никакого риска! Я все разведал. Полковник сегодня трудится во вторую смену, полковница на даче. Дома одна моя Дульцинея. Скажешь ей: «Здравствуй, Диночка. Вацлав просил тебя вернуть ему обувь». Вот и вое. Она тебе вернет, и ты сразу ходу.

- А почему сам не хочешь?

- Я вижу, ты совсем профан в любовных делах. Мне же придется тогда остаться!

- Ну и оставайся. Разве она тебе не нравится?

- Нравится. Но есть одно обстоятельство. Так называемый критерий времени.

- Что это за чертовщина?

- Ну, понимаешь… сегодня у меня еще два свидания. А как я пойду, если туфли одной нет? Ну как, Ген?..

- Нет.

Кобзиков возбужденно забегал по комнате.

- Слушай.! Я отдам тебе все, что на столе!

- Нет!

- И еще бутылку сверх того, - соблазнял Вацлав.

- Нет.

Тогда Кобзиков остановился:

- Слушай. Я тебя поведу в ресторан, Понял? Заказывать будешь ты, что хочешь.

- Что хочу? - переспросил я..

- Что хочешь!

- И гуся?

- И гуся.

- И коньяк?

- И коньяк.

- Только еще одно условие, - сказал я. - Ты расскажешь мне свою биографию. Ты мне будешь исповедоваться: почему ты такой страшный потаскун. И все остальное.

- Идет! - согласился Кобзиков.

Ресторан был уже закрыт.

- Не напирай, - сказал швейцар, угрожающе выпячивая грудь и шевеля усами.

Вацлав сунул ему рубль, и усы опустились. За столиками было почти пусто. Мы сели у окна. Подошла официантка с усталым лицом.

- Что угодно, мальчики?

- Жареного гуся, бутылку KB, шампанского во льду, остальное по своему усмотрению, - сказал я, небрежно развалясь на стуле.

- Из горячего ничего нет.

- В таком случае вместо жареного гуся запишите жалобную книгу.

- Через полчаса мы ели гуся.

Гусь был нежен, как велосипедная шина, но Кобзиков урчал от наслаждения: он опять был голоден.

- Итак, - сказал я. - Родился ты в тысяча девятьсот…

- Ты говоришь, у нее были грустные глаза? - перебил Кобзиков, обсасывая кость.

- Да… В тысяча девятьсот…

- И она была в цветастом халатике?