Эксперимент «Идеальный человек». Повести

- Ну хорошо, хорошо… - пробормотал папа Сеня. Он полусогнул ноги и свесил руки, как у медведя, когда тот просит в цирке подаяние. Вид у папы был крайне смущенный.

Девочка улыбнулась сквозь слезы.

- Сеня, стоять! - захлопала она в ладоши. - Так стоять! Выше нос! Еще выше! Молодец! Дай лапу, - Лора пожала отцу руку. - А теперь всем сделаться сусликами!

- Что это значит? - спросил Нуклиев.

- Это значит то, что значит! - передразнила его Лора. - Ну, скорее же! А то разобью графин! - маленькая укротительница схватила стоявший на столе графин с квасом и прижала его к груди.

- Надо сделать так… - торопливо начала мама Вера. - Сначала встать столбиком… - Вера прижала руки к бокам. - Потом свистнуть… - Мама издала шипящий звук. - Ну, свистите же…

Варвара Игнатьевна дотянулась до головки Лоры и погладила ее по волосам.

- Бей, девочка, мы еще купим.

- И разобью! - юная Расторгуева замахнулась, но тут раздался разнобойный свист. Всем стало жалко хрустального графина. Посвистывал даже Полушеф. Нуклиев свистел прямо-таки по-разбойничьи. Старики тоже из уважения к гостям выдыхали воздух, но это нельзя было назвать свистом.

Лишь «баламутка» презрительно скривила губы.

- Не так! - закричала жестокая укротительница. - Все не так! Непохоже на сусликов! Надо встать на колени! Мама, покажи им!

Вера покорно опустилась на колени, с трудом совладев с чересчур узким платьем. Остальные переглядывались в нерешительности.

- На колени! - послышался категорический приказ. Из запрокинутого графина тек квас, но экспансивная укротительница не замечала этого.

- Какой раскрепощенный ребенок, - восхитился Нуклиев и тяжело рухнул на пол, захрустев нетренированными суставами.

~ Просто голова ничем не занята, - заметил как бы про себя пенсионер Федор Иванович. - Если бы она изучала клинопись…

- И ты, ученый дед, становись! - крикнула Лора.

- Встаньте, ради бога, - посоветовал снизу писатель Нуклиев. - Вы же видите, ребенок не в себе. Вы раздражаете его комплексы. Знаете, чем это грозит? Если все время тормозить комплексы ребенка, то он вырастет внешне покорным, но внутри хитрым и коварным.

- Если человек не занят, - Полушеф, кряхтя, опустился на колени. - Если он не занят, то мучается дурью. Допустим, клинопись… Человек, увлекающийся клинописью, живет как бы в двух измерениях. Сегодня и вчера. Ему некогда бить графины.

- Клинопись - страшное закрепощение ума, - подал голос со своего места Нуклиев. - Еще похлеще, чем что-либо другое. Например, вдалбливание английского или музыка. Музыка тоже очень плохо. Она делает ребенка уже в шесть лет человеконенавистником. Музыка будто битье бутылок на свалке - это ужасно. А балет…

- Значит, вы вообще против воспитания? - спросил Федор Иванович.

- Я за раскрепощение комплексов.

- По-вашему, получается - не надо ничего делать?

- Нет. Я этого не говорю. Просто надо идти следом за комплексами, осторожно раскрепощая их. Что-нибудь да получится.

- А если ничего не получится?

- Такого не может быть. Любой человек - неповторимый мир. Не надо коверкать этот мир насильственным наложением условностей. Вера, ваша дочь занимается музыкой?

- Да, - гордо сказала Вера. - И музыкой, и балетом, и английским, и вышивать учится.

- Вот она и мстит вам за это.

- Пусть. Она еще маленькая. Вырастет - благодарить будет.

- Выпить хочется, - несмело сказал Онуфрий Степанович.

- Всем! Всем встать на колени! Считаю до трех! - воскликнула Лора, которой надоело слушать ученый спор. - Раз! Два!

- Кидай, внучка, кидай! - сказала Варвара Игнатьевна. - А то ручонка-то дрожит.

- Три!

Трах! Графин разлетелся вдребезги. Осколки осыпали стоявших на коленах теоретиков. Вспенившийся квас потек в сторону поборника раскрепощения комплексов. Тот проворно вскочил на ноги.

«Баламутка Катька» усмехнулась.

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой снова идет спор о воспитании

Вдруг дверь заскрипела, и в комнату вошел Геннадий Онуфриевич, держа за руку бледного мальчика, одетого в кримпленовый темно-серый костюм, остроносые лакированные туфли и кружевную рубашку. Наряд мальчика дополняли синий галстук и белый платочек, торчащий из кармана пиджака.

- Что здесь происходит? - удивился Геннадий Онуфриевич.

- Good afternoon![16] - вежливо сказал юный джентльмен и склонил аккуратно подстриженную голову.

Все молча таращили глаза на вошедших.

- Мы немного задержались, - Геннадий Онуфриевич осторожно поднял ногу, пропуская поток кваса в сторону Федора Ивановича. - Не рассчитали с электричкой. А вы уже бьете посуду?

Федор Иванович поднялся с пола и стал выжимать хлюпающие коленки.

- Лес рубят - щепки летят, - почему-то ответил он русской народной пословицей.

- Она хочет хека под маринадом, - сказала Вера и тоже встала с колен.

- Какого хека? Ничего не понимаю, - мотнул головой Геннадий Онуфриевич. - Смит, Please take your seats[17]. Ну что, леди и джентльмены, начнем, пожалуй. - Ученый снял очки, протер их платком.

- Сейчас, я подотру только, - засуетилась Варвара Игнатьевна.

Ирочка подошла к бывшему мужу, протянула руку:

- Здравствуй, Гена… Ты прекрасно выглядишь…