Эксодус (Книга 1 и 2)

Неделю Карен не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону. Его охватило какое-то мучительное беспокойство. Дов не мог уже проводить часы на койке в молчании, как проводил раньше. Целыми днями он ходил взад и вперед по палатке. На кой черт он связался с этой девушкой! Раньше у него были его воспоминания, и только они одни. Теперь он даже думать разучился!

Однажды вечером Карен была с детьми на площадке. Вдруг один ребенок упал и начал плакать. Она опустилась перед ним на колени, обняла его и начала его успокаивать. Подняв голову, она увидела перед собой Дова.

- Хэлло! - сказал он быстро и пошел прочь. Несмотря на все предостережения, Карен знала, что она глубоко проникла в его душу, покрытую мраком. Она знала, что мальчик в отчаянии, что ему хотелось выбраться из своего мрачного одиночества, и что своим скупым "хэлло" он хотел по-своему извиниться.

Несколько дней спустя она нашла на своей койке рисунок. Она поднесла рисунок к свече и принялась рассматривать его. Рисунок изображал девушку, стоящую на коленях и держащую в руках ребенка. На заднем плане - колючая проволока. Она перешла дорожку и вошла к Дову в палатку. Увидев ее, Дов повернулся к ней спиной.

- Ты очень хорошо рисуешь, - сказала Карен.

- Еще бы! - бросил он в ответ. - Пора было набить руку. Моя специальность - Джордж Вашингтон и Линкольн.

Он присел на краю койки и принялся кусать губы. Карен села рядом. Его охватило какое-то странное ощущение - кроме как со своими сестрами, он еще никогда не сидел так близко к девушке. Она дотронулась пальцем до голубой наколки на его левой руке.

- Освенцим?

- На кой черт я тебе вообще сдался?

- Может, ты мне нравишься.

- Нравлюсь?

- Aгa. Когда ты не рычишь, а это с тобой почти не бывает, ты ничего. И голос у тебя приятный, когда не орешь.

У него задрожали губы.

- А я... а ты мне действительно нравишься. Ты не такая, как все остальные. Ты, кажется, понимаешь меня. У меня был брат, Мундек; тот меня тоже всегда понимал.

- Сколько тебе лет?

- Семнадцать. - Дов вскочил на ноги и резко обернулся к ней. - Боже, как я ненавижу этих англичан! Они ничуть не лучше немцев.

-Дов!

Взрыв прекратился так же быстро, как начался. Все же начало было положено: он, хоть немного, а сбросил маску. Уже больше года он не сказал ни с кем больше одного-двух слов. Он тут же на глазах у Карен полез обратно в свою мрачную скорлупу.

Дов так искал общества Карен, потому что она была ласкова к нему, слушала его и, кажется, даже понимала. Он начинал, бывало, говорить спокойно, но потом на него находило, из него перла ядовитая ненависть, и кончалось тем, что он обратно забирался в свой странный мирок.

Карен доверяла ему все больше и больше и рассказала ему, что она оттого так стремится попасть в Палестину, что надеется найти там своего отца. С тех самых пор, как она оставила Ханзенов, она была все время до того занята своими детьми, что у нее просто не оставалось времени подружиться с кем-нибудь. Дову было лестно, что она рассказывала ему все это, а и она, как ни странно, испытывала удовольствие от этих бесед.

И однажды произошло что-то очень важное. Дов Ландау улыбнулся.

Когда они мирно беседовали, ему тоже хотелось рассказать ей о чем-нибудь приятном. Она так ласково говорила о Ханзенах, о датчанах, о детях, которых она так любила, о своей надежде найти отца. Ему очень хотелось подражать ей, но как он ни силился, а ничего приятного он вспомнить не мог. Родители, сестры, родной дом - все это было так давно, что он все позабыл.

Карен тщательно избегала тем, которых избегал он сам. Она никогда его не расспрашивала об Освенциме или о гетто.

Спустя несколько недель она явилась к нему с заданием.

- Дов, сделай для меня что-то. Дов сразу стал подозрительным.

- Ребятам из Мосада известно, что ты был в Освенциме и что ты умеешь подделывать бумаги.

- Ну так что же?

- Здесь какой-то новый палестинец, Иоав Яркони говорит, что он хочет побеседовать с тобой. Его зовут Ари Бен Канаан. Ему нужны паспорта и всякие бумаги. Вот ты ему и нужен.

- Ах, вот оно что! Вот для чего ты так ко мне подлизывалась! Чтобы завербовать!

- Дов, перестань! Ты сам не веришь тому, что ты говоришь.

- Ну, хорошо, - пробормотал Дов. - Если я им так уж нужен, то чего ж им не прийти и не попросить меня самим?

- Как же они могут попросить тебя, когда ты ни с кем не хочешь разговаривать?

- А с какой стати мне работать на них?

- С той стати, что они работают на тебя.

- Черта с два они на меня работают! Они работают на самих себя.

- Ладно, пусть по-твоему. Но ведь они не хуже немцев, а если ты мог подделывать доллары для тех, то ничего с тобой не случится, если ты будешь подделывать паспорта для Мосада.

- Да, ты за ответом в карман не полезешь.

- Дов, я никогда ни о чем тебя не просила. А теперь прошу. Что мне им сказать?

- Скажи им, что я, может быть, соглашусь, но нужно сначала о многом поговорить.

- Вот и пойди поговори. Ари Бен Канаан сидит и ждет.

- Пускай приходит сюда.