Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная

В финансовом отношении это было заманчивое предложение. Нобелевская премия была тогда, как и сейчас, очень большой суммой в денежном выражении, в действительности – огромной: в 1918 году она составляла около 135 тысяч шведских крон, или 225 тысяч немецких марок, – в тридцать семь раз больше того, что Марич получала в год. Кроме того, немецкая марка начинала падать, а Нобелевская премия выплачивалась в стабильной шведской валюте. Самое главное, что в этом была какая-то символическая справедливость: в 1905 году Марич помогала Эйнштейну выполнять математические расчеты, читала корректуры его работ и обеспечивала домашний тыл, и теперь она имела право получить часть награды.

Сначала она была в ярости. “Ровно два года назад подобные письма толкнули меня в бездну страданий, от которых я до сих пор не могу прийти в себя, – ответила она. – Зачем ты бесконечно мучаешь меня? Я ведь не заслужила этого”³².

Но через несколько дней она изменила отношение к ситуации и стала воспринимать ее более объективно. В ее жизни настал худший период. Она страдала от приступов боли, тревоги и депрессии, ее младший сын был в санатории, сестра, приехавшая ей помочь, тоже впала в депрессию, и ее поместили в сумасшедший дом. А ее брат, который служил санитаром в австрийской армии, попал в плен к русским. Возможно, на самом деле для нее было лучшим выходом прекратить борьбу с мужем и получить финансовую независимость. Она обсудила этот вариант с соседом Эмилем Цюрхером – адвокатом и другом.

Через несколько дней она решила принять предложение. “Пусть твой адвокат напишет доктору Цюрхеру, каким, по его предположениям, должен быть этот контракт, – написала она. – Я должна передать решение неприятных вопросов объективным людям. Я не хочу вставать на пути твоего счастья, раз ты все решил”³³.

Переговоры велись весь апрель в письмах и с помощью третьих лиц. В какой-то момент Эйнштейн печально пошутил: “Мне любопытно, что будет длиться дольше – мировая война или наш бракоразводный процесс”. Но, поскольку события развивались в том направлении, в котором он хотел, он весело добавил: “В сравнении с этим [войной] наш мелкий вопрос все-таки намного более приятен. Нежный привет тебе и поцелуи мальчикам”.

Главная проблема была в деньгах. Марич жаловалась подруге, что из-за Эльзы Эйнштейн стал скупым (на самом деле он таким никогда не был). “Эльза очень жадная, – писала Марич. – Ее две сестры очень богаты, и она всегда завидовала им”. Они с Эйнштейном обменивались письмами, в которых обсуждалось, как именно деньги предполагаемой Нобелевской премии будут выплачиваться, какое право будут иметь на них дети, что будет с ней, если она снова выйдет замуж, и даже то, какая компенсация ей полагается в том маловероятном случае, если премия не будет ему присуждена³⁴.

Еще один спорный вопрос состоял в том, могут ли его сыновья навещать его в Берлине. На этом запрете Марич упорно настаивала³⁵. Наконец в конце апреля он сдался и принял это последнее условие. “Я сдаюсь в вопросе о детях, потому что теперь верю, что ты хочешь решить вопросы в духе примирения, – писал он. – Может быть, ты позже поменяешь мнение и не будешь возражать против приезда мальчиков. А пока я буду видеться с ними в Швейцарии”³⁶.

Учитывая плохое состояние здоровья Марич, Эйнштейн пытался предложить другой вариант: обоих мальчиков поселить поблизости от матери – в Люцерне у его сестры Майи и ее мужа Пауля Винтелера. Винтелеры готовы были взять опеку над своими племянниками и однажды даже отправились поездом в Берн, чтобы понять, можно ли это организовать. Но, когда они прибыли, Цангер был в отъезде, а они рассчитывали заручиться его поддержкой, прежде чем обсуждать вопрос с Марич. Поэтому Пауль зашел к своей вздорной сестре Анне, бывшей замужем за Мишелем Бессо, чтобы выяснить, можно ли переночевать у них.

Он не планировал рассказывать Анне о цели их приезда, так как она считала себя защитницей Марич и заходилась в приступе праведного негодования, когда ей казалось, что ту обижают. “Но она догадалась о цели нашего приезда, – сообщила Майя Эйнштейну, – и, когда Пауль подтвердил ее подозрения, на него пролился поток обвинений, попреков и угроз”³⁷.

Тогда Эйнштейн написал письмо Анне, попытавшись заручиться ее поддержкой. Марич, утверждал он, учитывая ее здоровье, “не в состоянии вести домашнее хозяйство”. Было бы лучше, если бы Ганс Альберт переехал жить к Майе и Паулю, написал он. Эдуард мог либо тоже жить там, либо остаться в горном санатории, пока его здоровье не улучшится. Эйнштейн будет платить за все это, включая содержание Марич в санатории в Люцерне, где она могла бы каждый день видеться со своими сыновьями.