Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная

Эйнштейн перестал подозревать, что Марич притворяется больной, но уверял, что ее эмоциональные переживания были немотивированными. Он писал Бессо: “Она ведет беззаботный образ жизни, живет в сказочном районе, ее драгоценные мальчики при ней, у нее есть возможность распоряжаться своим временем и делать что она хочет, и при этом она искренне считает себя обиженной стороной”.

Эйнштейн был особенно уязвлен холодной припиской, автором которой он по ошибке посчитал Мишеля, а не Анну Бессо. И добавил свой собственный постскриптум: “Мы понимали друг друга в течение двадцати лет, а теперь я вижу, что ты ожесточаешься по отношению ко мне из-за женщины, с которой у тебя нет ничего общего. Перестань!” В тот же день он понял, что суровый постскриптум Анны ошибочно принял за приписку ее мужа, и быстро послал другую записку, в которой перед ним извинялся¹⁶.

По совету Цангера Марич отправилась лечиться в санаторий. Эйнштейн все еще не хотел ехать в Цюрих, хотя мальчики остались дома одни со служанкой. Он сказал Цангеру, что приедет, “если ты считаешь, что это необходимо”. Цангер на приезде не настаивал и объяснил это Бессо так: “Напряженность с обеих сторон слишком велика”. И Бессо с ним согласился¹⁷.

Несмотря на внешнюю холодность, Эйнштейн любил своих сыновей и всегда заботился о них. Пожалуйста, передай им, просил он Цангера, что отец возьмет их под опеку, если их мать умрет. “Я бы воспитал обоих мальчиков сам, – сказал он, – они бы обучались дома, и я бы учил их, насколько это было бы возможным для меня”. В различных письмах в течение ближайших нескольких месяцев Эйнштейн описывал разные свои прожекты по поводу домашнего образования сыновей – чему он будет их учить и даже на какие прогулки они будут ходить. Он написал Гансу Альберту, заверив его: “Я постоянно думаю о вас обоих”¹⁸.

Но Ганс Альберт был так зол или ему было так больно, что он перестал отвечать на письма отца. “Я считаю, что его отношение ко мне опустилось ниже точки замерзания, – сетовал Эйнштейн Бессо. – В данных обстоятельствах я бы отреагировал так же”. После трех писем к сыну, которые три месяца оставались без ответа, Эйнштейн написал ему жалобное письмо: “Ты забыл своего отца? Что же, мы так никогда больше и не увидим друг друга?”¹⁹

Наконец мальчик ответил, отправив фотографию лодки, которую он вырезал из дерева. Еще он описал возвращение своей матери из санатория. “Когда мама приехала домой, мы устроили праздник. Я подготовил сонату Моцарта, а Тете разучил песню”²⁰.

В этой печальной ситуации Эйнштейн уступил: он решил не просить у Марич развода, по крайней мере до поры до времени. Казалось, это помогло ее выздоровлению. “Я постараюсь не давать ей поводов для волнения, – написал он Бессо, – я отказался от мысли запустить дело с разводом. Теперь возвращаюсь к научным делам!” ²¹

И действительно, всякий раз, когда на него наваливались личные проблемы, он искал спасения в работе. Это защищало его, позволяло ему бежать от них. Как он написал Элен Савич, вероятно рассчитывая, что она расскажет об этом своей подруге Марич, он планировал погрузиться в научную работу. “Я напоминаю себе дальнозоркого человека, который любуется видом необъятного неба, а то, что расположено на переднем плане, его тревожит только тогда, когда там находится непрозрачный объект, который мешает ему видеть дали”²².

Таким образом, хотя войны на личном фронте продолжали бушевать, научные занятия приносили ему утешение. В 1916 году он снова начал писать работу о квантах. Он также написал формальное изложение своей общей теории относительности, гораздо более всеобъемлющее и немного более доступное для понимания, чем лекции, которые он читал, когда состязался за первенство с Гильбертом в предыдущем ноябре²³.

Кроме того, он написал и еще более понятную версию теории – книгу для непрофессионального читателя “О специальной и общей теории относительности (общедоступное изложение)”, которая остается популярной и по сей день. Чтобы убедиться, что обычный человек поймет его, он каждую страницу читал вслух дочери Эльзы Марго и часто останавливался и спрашивал, действительно ли она поняла прочитанное. Она неизменно отвечала: “Да, Альберт”, – хотя все это было для нее (как она призналась потом) полной абракадаброй²⁴.

В докладе на праздновании шестидесятилетия Макса Планка он говорил о том, что для ученого наука – лучшее убежище от душевных переживаний. Предполагалось, что он говорит о Планке, но на самом деле эти размышления больше относились к самому Эйнштейну. “Один из самых сильных мотивов, заставляющих людей заниматься искусством и наукой, – желание вырваться из повседневной жизни с ее мучительной грубостью и безнадежной пустотой, – сказал тогда Эйнштейн. – Такие люди делают космос и его строение центром их эмоциональной жизни, чтобы обрести покой и уверенность, которые они не могут найти в тесном круговороте личной жизни”²⁵.

Соглашение