Эйнемида I. Семена раздора.

– Девочка моя, не переживай, для своих лет ты в нашем искусстве разбираешься очень даже неплохо. Доживёшь до моих лет, ещё и меня, старую, чему-нибудь поучишь, – Эйхена кудахтающе рассмеялась и вдруг встрепенулась. – Однако заболтались мы, велия-то, пожалуй, готова. Подними руки вверх.

Кинана послушно подняла руки. Отбросив крышку с котла, Эйхена воздела узловатые руки над бурлящим варевом. Громовым голосом, совершенно не вязавшимся с её обликом, она произнесла:

– Ийэ Дайарэ эстема, эстенессема. Дайаро аксимос, эстемо, эстенессемо.

Едва отзвучали слова священного языка, зелье взбурлило и сменило цвет на грязно-зелёный. Эйхена кивнула, провела рукой над котлом и нараспев произнесла:

– Дайара ном онтимос, Дайара ном калахтимос, Дайара ном сенестимос, Дайара ном стевастимос. Ийэ Дайарэ, эстима, эстенессема!

Последнюю фразу ведьма выкрикнула надрывно, словно терзаясь нестерпимой болью. Жидкость снова забурлила и стала ярко-зелёной, светящейся.

– Эвкромос офо, Дайара, эстима, эстенессема! – Эйхена голыми ладонями зачерпнула из кипящего котла и обернулась к Кинане.

– Дайара ном онтихомос, Дайара ном калахтихомос, Дайара ном сенестихомос, Дайара ном стевастихомос. Ийэ Дайарэ, эстима, эстенессема! – нараспев произнесли обе. Эйхена резко выплеснула зелье на грудь девушки и принялась грубо втирать. Жидкость, даром что недавно бурлила в котле, обжигала холодом. Закончив с грудью, Эйхена снова зачерпнула из котла и стала втирать зелье в живот девушки, затем в пах и в бёдра. Обе нараспев повторяли заклинание, ритм с каждым разом ускорялся, сбившись под конец в исступлённый речитатив.

Когда содержимое котла покрыло Кинану целиком, чтение оборвалось. Эйхена посмотрела девушке в глаза, довольно кивнула и скомандовала: «На колени!». Кинана повиновалась. Собрав остаток зелья со дна, ведьма сказала:

– Прими силу Даяры!

Кинана покорно разомкнула губы и Эйхена, сложив ладони лодочкой, влила ей в рот содержимое. Жидкость оказалась одновременно терпкой, горькой и острой. Дыхание сразу же перехватило, девушка закашлялась, и вдруг почувствовала во всём теле необычную лёгкость. Не в силах сдержаться, она громко рассмеялась. Стряхнув с рук оставшиеся капли, Эйхена извлекла из сундука неподрубленный балахон грязно-зелёного цвета.

– Встань! – сказала она. Кинана поднялась, и тяжёлый колючий балахон лёг ей на плечи. Талию туго перехватила грубая верёвка

– Всё прошло удачно, – довольно кивнула ведьма. – Слава Госпоже. Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема!

– Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема! – повторила девушка.

– Теперь мы можем идти, – сказала Эйхена, – но сперва как та, кого ты избрала в спутницы, я должна дать тебе наставление. Помни, что путь к Посвящению, это не просто дорога. Это знак, это символ, это обет. Пройдя по нему, ты разделишь свою жизнь на то, что было до, и то, что будет после, но подумай – то же можно сказать о любом событии. Мир изменяется каждый миг, и ты изменяешься вместе с ним. Осознать, принять и слиться с этим – путь Даяры, неистовой, непокоряющейся. Не путай его с путём Тимерет неудержимой, наполняющей паруса, она ценит изменения ради самих изменений и презирает любую власть. Их иногда путают, но это разные сущности. Путь Даяры – добровольное подчинение и добровольное неповиновение, свобода выбора и решения, понимание изменений и управление ими. Посвящение и дорога к нему, это твой первый шаг на пути, здесь нет мелочей. Труд, холод, боль – это очищение через смирение и терпение, это средство отбросить всё, что не является тобой, и вступить на путь тем, что ты есть, не больше и не меньше. Думай об этом и не забывай, чему тебя учили.

– Спасибо тебе, Эйхена. Я запомню твои слова.

– Ты умная девочка, я всегда это говорила, а теперь, повернись.

Кинана повиновалась, старуха затянула ей глаза серым платком и за руку вывела из хижины.

Глава III

Тяжёлый горшок с громким звоном разбился о щит Энекла, осыпав гоплитов вокруг него глиняными осколками. Несколько человек в обычном платье, но с оружием в руках, тут же бросились в толпу. Им не препятствовали, но расступались нарочито неторопливо. Рабу понятно, что задержать метателя не удастся, он уже давно затерялся в толпе – ну и ладно. Энекл молил Эйленоса-заступника сделать так, чтобы ушам царя достало ума не прокладывать себе дорогу мечами. Когда толпа в таком озлоблении, даже пара слов может превратить мирных обывателей в обезумевших чудовищ, а уж если они увидят кровь… Над площадью нависала тяжёлая знойная духота ‒ или это стало душно от сгустившейся злобы и ненависти?