Егорка

– Ждём хвост колонны и выдвигаемся. Итак задержались сверх меры. Глянь-ка сюда. Нам выгодно будет занять позиции вот тут, на пригорке в рощице, здесь недалеко получается. Отсюда и обстрел хорош будет, и осмотреться сможем. Они нас там не ждут. Оттянем на себя часть фрицев и гранатами забросаем. А когда гранаты кончатся, то и шапками, чертей, забьём. В атаку под горочку удобнее идти.

– Ага, – энтузиазм комдива Фёдор не разделял, но выбранное место ему тоже понравилось.

– Так, – продолжал Иван, – перво-наперво по прибытии на место нужно будет отстучаться штабу, что мы на позиции. Пусть готовятся к прорыву. Григорий!.. – командир дивизии принялся чётко и быстро раздавать приказы своим подчинённым. И отовсюду на его зов раздавалось «Я! Есть!» Котов запускал механизм отлаженного подчинения, не раз выводивший их из, казалось, безвыходных ситуаций. – Ну, что? Постучимся немчуре́ сзади во фланг, а, товарищи майоры? – Он подмигнул Фёдору и подоспевшему Сашко и добавил, улыбнувшись: – Да так, чтоб во век не забыли и чтоб фингал в полморды остался. Сашко, за мной!..

На самом деле комдив двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии понимал, что бой этот для многих будет скорее всего последним. А может, и для него тоже. Но гнал эту мысль и когда на позиции стремительно выходили, и когда орудийные расчёты – пусть лёгкой, но артиллерии – разворачивали, и когда первое «Пли!» прозвучало.

А потом началось. Силы советской армии под командованием полковника Котова ударили в тыл немцам, окопавшимся за плетнём какого-то хутора. Противник не сразу осознал, что происходит, ведь выбранная позиция дала дивизии Котова неоспоримое преимущество в скрытности и маскировке. И пока немецкий штаб пытался разобраться, кто, откуда и в каком количестве устроил из их левого фланга тир, русские артиллеристы хорошенько смешали им карты. Хуже стало, когда к сцене развёрнутого Иваном спектакля подтянулись немецкие танки. Но зато сработал замысел командования красноармейцев, и часть фашистских сил была оттянута с направления центрального удара.

Однако наступил момент, когда время игр закончилось. Иван оглядел поле боя и подумал: пора. Вспомнился сон, в котором Егорка пришпилил к земле на месте гибели своей семьи чёрную извивающуюся змею. И слова его вспомнились. Приподнявшись на одно калено, комдив, срывая голос, закричал:

– Братцы! Ну, что, погуляли?! Отдохнули?! Теперь пора воздать падлам за всех наших! За тех, кто погиб и навсегда останется в этой земле! За сожжённых стариков и детей! Ну?! Кто первый дойдёт до наших на той стороне?! Разрубим га́дова змея! Поможем вывести советских солдат из проклятого кольца! Не дадим им здесь погибнуть! Мы все нужны сейчас своей стране! Каждый из нас! Живыми! Давайте, братцы, слушай мою команду! Штыки примкнуть! За Родину! В атаку! Ура-а-а!!!

С этим криком на губах он вскочил во весь рост и ринулся вниз, поднимая за собой своих бойцов, которые развёрнутыми крыльями последовали за своим командиром. Чуть в стороне что-то кричал на своём родном языке Гия. Медная шевелюра Сашко поравнялась с комдивом. И отовсюду, как эхо, летело оглушительное «уррра-а-а!»…

Штыковая атака – это страшно. Ни одного взрыва не прозвучало рядом. Словно куполом тишины накрыло людей от разрывов артиллерийских снарядов в тот момент, когда насмерть сошлась пехота. Каждая сторона не хотела при обстреле задеть своих. И из звуков вокруг только хрипы, крики, хруст, чавканье, будто поблизости жрёт кто-то огромный. Да оно и вправду – война жрала всех без разбору. Ей без разницы было, чьё мясо кидалось ей в пасть, с какой из сторон. И только самому этому мясу было не всё равно. Каждый за свою жизнь дрался и штыками, и прикладами, и всем, что у кого в руках было, ломая кости, разрывая ткани, заливая всё вражеской кровью.

В какой-то момент в нескольких шагах вокруг Ивана стало пусто. Покачиваясь от усталости, он стёр с лица грязь вперемешку с кровью, огляделся и… замер. Танки!..

Немецкие солдаты разрознено отходили за своих железных зверей, прятались за их серыми боками. А те, будто насмехаясь, не спеша накатывали на остающихся как на ладони советских бойцов. И казалось их командиру, что в каждой смотровой щели видит он ненавистную ухмыляющуюся фашистскую рожу. Они ведь даже не стреляли, боялись своих зацепить. Они собирались просто раскатать по полю или расстрелять из танковых пулемётов тех, до кого прежде не могли толком добраться на взгорке.

Комдив бросил взгляд назад. До склона ещё нужно было дойти и по нему ещё предстояло как-то подняться под ливнем пуль. Он понимал: не успеют, полягут все. И даже отстреливающие свои последние снаряды дивизионные пушки не спасут. Значит, как и планировалось – дорога одна: только вперёд, до своих. Любой ценой.