Егор Гайдар

Словом, «коллективный Сахаров» не хотел ждать; он хотел говорить, обновлять повестку, вносить в нее всё новые и новые пункты, пробиваться к аудитории и постоянно повышать градус разговора.

Важнейшим моментом этого «наступления гласности» стало распространение «коллективного Сахарова» вширь – в союзные республики, что было вполне логично, и в города России – например в Ярославль или Свердловск. «В январе 1988 года, – рассказывает Алексей Иванов в книге «Ебург», – писатели Валерий Исхаков и Андрей Матвеев потрясли общественность Свердловска “экспериментальным” номером журнала “Урал”. В этом номере Исхаков и Матвеев опубликовали экономическую публицистику и жесткие тексты о “правде жизни”. Читатели рвали номер друг у друга… С весны 1988 года, когда потеплело, “Митинг-87” (организация, объединившая всех социальных неформалов города. – А. К., Б. М.) начал проводить собрания в Историческом сквере чуть не каждые выходные… По самодельным трафаретам активисты писали на домах дореволюционные названия улиц, а ортодоксы по ночам сцарапывали эти надписи».

Разумеется, затронуло это явление и такой город, как Ленинград. В 1987 году несколько молодых людей организовали дискуссионный клуб «Синтез» (официально он базировался при Ленинградском дворце молодежи). Интересно посмотреть, кто именно в него вошел. Поражает даже само перечисление имен. Клуб «Синтез» объединял инженеров, экономистов, гуманитариев разных мастей, но костяк его составили Михаил Дмитриев, в дальнейшем народный депутат РСФСР, потом замминистра труда и замминистра экономического развития, Алексей Миллер, глава Газпрома во времена Путина, Андрей Илларионов, замглавы Рабочего центра экономических реформ при правительстве Гайдара, затем советник Виктора Черномырдина, экономический советник Путина в начале нулевых и впоследствии яростный его оппонент и – до сих пор – ожесточенный критик Гайдара, Альфред Кох – вице-премьер правительства в 1990-е и затем яростный критик Путина, Михаил Маневич, экономист и заместитель Собчака, убитый бандитами в 1997-м, Борис Львин, будущий сотрудник российских дирекций МВФ и Всемирного банка, Дмитрий Травин, впоследствии профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и известный публицист.

Михаил Дмитриев говорил об этом времени так:

«По сравнению с тем, что обсуждалось всеми нами в клубе “Синтез”, кружок Гайдара и Чубайса был, как мне тогда казалось, на уровень ниже. Борис Львин смело ставил на заседаниях “Синтеза” такие, например, вопросы – сколько еще просуществует Советский Союз? Год, два года, пять лет? Что станет триггером его развала – конфликт элит, всеобщий голод, национальные распри или все вместе? Как преодолеть опасность диктатуры, которая немедленно возникнет на месте советской власти? По сравнению со смелостью этих прогнозов, наших обсуждений, осторожная и “постепенная” позиция Гайдара и Чубайса, с их попыткой повлиять на советскую экономику, чтобы она повернулась к “рыночным механизмам” и стала “более экономной”, казалась тогда, в 1987 году, уже устаревшей».

В журнале «Новый мир» появилась статья экономиста Ларисы Пияшевой о том, что перевод экономики на рыночные рельсы неизбежно приведет к демократизации политической системы. Гайдар и Чубайс ее резко критиковали: мол, автор своей слишком откровенной и «наивной» статьей лишь наносит удар по реформаторам, «забегает впереди паровоза». «…Однако, – продолжает Дмитриев, – не прошло и двух лет, как в разговоре с Гайдаром в начале 1990 года я с изумлением убедился, как далеко он продвинулся в понимании логики, темпа, технологии реформ. Я до сих пор не знаю, как это произошло, но он накопил громадный интеллектуальный потенциал именно в знании о том, как сдвигать эту махину социализма, какие есть прецеденты и опыты в переводе тоталитарной, или авторитарной системы в рыночную экономику – и на примере Чили, и на примере Польши, и на примере многих других стран, новейших исследований, последней статистики. То есть он совершенно перестал мыслить в прежних рамках неизменности советской системы правления и “обнулил” этот свой багаж, выйдя за рамки прежнего осторожного реформаторства. Это было просто удивительно».

«Егора не интересовали научные идеи сами по себе. Он был в определенной мере знаком с конструкциями, разработанными мировой экономической наукой, однако совершенно не стремился внести вклад в их развитие и совершенствование, – вспоминал экономист Вячеслав Широнин, сотрудник той самой лаборатории во ВНИИСИ. – Он хотел работать с реальностью – и прежде всего с политической реальностью, а мыслительные конструкции были ему нужны и интересны лишь в той мере, в которой они могли быть инструментом политики. Иначе говоря, кто знает, что нам придется реально делать – считать нормативы, организовывать фондовый рынок или проводить продразверстку? Жизнь покажет, а мы должны пока что ко всему этому готовиться».