Егор Гайдар

Тимур Гайдар дружил и много общался с детским поэтом Яковом Акимом, с поэтами Григорием Поженяном, Марком Соболем, уже упоминавшимся Марком Максимовым, Арсением Тарковским, Константином Ваншенкиным, Владимиром Орловым.

Все эти люди воевали на Великой Отечественной. Все они прошли через фронт, причем порой без удостоверения фронтовой газеты – просто на передовой. Все были поэтами и членами Союза писателей. Порой они встречались в ресторане ЦДЛ, иногда ходили в Сандуновские бани. Но, конечно, чаще всего встречались дома. Отмечали День Победы, дни рождения.

И это были именно поэты – Тимур не просто высоко ценил стихи и умел их слушать, но и сам мог читать любимые строки, помнил их наизусть – сотни строк. Такие чтения могли продолжаться часами.

Ну и еще одним был кружок Лена Карпинского, о котором все знали, что это «диссидент внутри партии», которого увольняли, исключали, но потом снова восстанавливали – что не мешало ему продолжать дружить и с Тимуром, и с Егором Яковлевым.

«В компании отца Тимур, безусловно, выделялся. Больше всего он был похож на американского актера – ослепительная улыбка, белоснежная рубашка с расстегнутым воротом, вечная трубка в зубах, – вспоминает телеведущий Андрей Максимов, сын Марка Максимова. – Надо понимать, что это не была диссидентская компания. Все они печатались в советских изданиях, были советскими поэтами. Кстати, Тимур из них всех мне казался самым советским, тем более что он работал в газете “Правда”. Но были моменты, когда даже при мне они говорили абсолютно откровенно, и я это хорошо помню. Очень неприятно их поразила брежневская многотомная автобиография – для них, фронтовиков, было очевидно, что выпячивать свои “подвиги” на войне нелепо, к этому они отнеслись сурово. Очень остро обсуждали они авантюру в Афганистане. Но главной их темой все равно оставалась литература и литературная жизнь».

…Трубку тогда курили многие, но у Тимура была не только настоящая трубка – были все фирменные аксессуары к ней, фирменный табак. Таким могли похвастаться немногие.

Тимур сам перестроил свою квартиру на западный манер, упразднив коридор: сразу после прихожей начиналась большая гостиная с камином. Это поражало многих. При этом, конечно, он никогда не был дельцом, рвачом, но, что называется, любил и умел жить. В писательский дом на Красноармейской (а Тимур был членом Союза писателей СССР) раз в неделю привозили продуктовые заказы – конечно, семья этим иногда пользовалась, если привозили что-то нужное. А вот из «Правды» Тимур никаких продуктовых заказов никогда не приносил, разве что недоступное под Новый год шампанское. Ему полагалась «служебная дача» в Серебряном Бору – две маленькие комнатки в доме на две семьи, с отдельным входом, без горячей воды, без душа, и Тимур не стал покупать участок и строить летний дом. Но в писательский кооператив в поселке Красновидово он вступил и взносы за квартиру в строящемся двухэтажном доме начал выплачивать. А перед этим лет двадцать выплачивал взносы за кооперативную квартиру на Красноармейской, у станции метро «Аэропорт». Да, пусть в Красновидове была не дача и не отдельный дом – всего лишь маленькая двухкомнатная квартира (на трехкомнатную денег не хватило) в кирпичном двухэтажном доме, зато она была в лесу. (Да и ту он получил не без труда: из списка его вначале выкинули, затем дали «служебное помещение».)

Если же гонораров на такие большие траты не хватало – он мог занять у друзей.

В семнадцать, восемнадцать, девятнадцать лет все события, которые происходят с человеком, – воистину эпохальные. Любой друг – практически навсегда. Каждое свидание с девушкой может быть судьбоносным. Каждая книга может перевернуть сознание. Что уж говорить про историю с листовками. После нее Егор очнулся практически другим человеком, повзрослевшим и готовым смотреть на этот ужасный мир с горькой усмешкой современного Печорина.

Однако главное, что может произойти (или не произойти) в этом возрасте, – попытка жить самостоятельно. Отделиться от родителей.

По крайней мере, так было тогда, в начале и середине 1970-х, когда его поколение только вступало в жизнь. Не сбросив с себя этот груз зависимости – жить «по-взрослому» было трудно.

У Егора в этом смысле был особый случай – у него не было никаких конфликтов с родителями. Они его страстно любили. Он для них был другом. Их связывали узы, которые были куда крепче формальных семейных обязательств.

Но освобождаться все равно было необходимо.

Многие из нашего поколения для решения этой задачи выбирали тогда самый простой вариант: ранний брак. Появлялся железный довод к тому, чтобы жить от родителей отдельно. Ранние браки в те годы были совсем не редкостью.

Страсть, любовь, первый ребенок – все это, конечно, было на первом плане. Но и желание вырваться из-под опеки взрослых играло огромную роль.