Егор Гайдар

Удивительно, но это слово – «свобода» – огненными буквами невидимо алело и на тех, и на других знаменах в октябре 1993 года. «За свободу» призывал москвичей встать на защиту демократии Егор Гайдар. «За свободу» – понимаемую именно так, как власть толпы, – шел на автоматы депутат Илья Константинов.

И тот и другой готовы были рисковать жизнью.

Показательно и то, что все главные события вечером 3 октября происходили вокруг телевидения – неудавшийся захват «Останкино», ночная «партизанская» трансляция с 5-й улицы Ямского Поля, выступление Гайдара, давшее старт митингу у Моссовета…

Телевидение и стало той гигантской пустынной площадью, на которой решалась судьба страны. На этой площади стояли люди – от Калининграда до Чукотки – и ждали, что скажет Москва. И Гайдар первым вышел на эту виртуальную площадь.

«После телеобращения едем к Моссовету. Еще недавно проезжал мимо, видели у подъезда маленькую кучку дружинников. Теперь набухающими людскими ручейками, а вскоре и потоками сверху от Пушкинской, снизу от гостиницы “Москва” площадь заполняется народом. Вот они – здесь! И уже строят баррикады, разжигают костры. Знают, что происходит в городе, только что видели на экранах телевизоров бой у “Останкино”. Костерят власть, демократов, наверное – и меня, ругают за то, что не сумели, не подвергая людей опасности, не отрывая их от семьи и тепла, сами справиться с подонками. Справедливо ругают. Но идут и идут к Моссовету. Офицерские десятки, готовые в случае нужды взять оружие в руки, уже строятся возле памятника Юрию Долгорукому. Но это – на крайний случай. Крепко надеюсь, что оружие не понадобится. Толпа напоминает ту, в которой стоял в августе 1991 года, заслоняя Белый дом. Те же глаза. Добрые, интеллигентные лица. Но, пожалуй, настроение еще более суровое, напряженное. Где-то среди них мой отец, брат, племянник. Наверняка знаю, здесь множество друзей, соратников, однокашников.

Еще раз выступаю у Моссовета и на машине – к Спасской башне. Там еще одно место сбора. Из окна машины вижу, как пробудилась, преобразилась Москва. Множество народа, полыхают костры, кое-где звучат песни, видны шеренги дружин. Собравшись вместе, люди ощутили свою силу, почувствовали уверенность».

В этот день он выступал трижды – на радио «Эхо Москвы», по Российскому телевидению, здесь, у Моссовета.

В последний раз – глядя не в черный микрофон или в глазок телекамеры, а просто – в темноту, с пылающими кострами, пытаясь разглядеть в толпе «своих».

А «свои» в толпе были. Где-то здесь были Нечаев, Гозман, многие члены гайдаровской команды.

Где-то здесь был отец, Тимур Гайдар. Брат Никита Бажов (сын Ариадны Павловны от первого брака). Сын Егора Петр.

Да, в общем-то, все здесь были «свои».

Многие возмущались этим призывом. У Гайдара же, который видел нерешительность армии и правоохранительных структур, и тогда, и потом не было сомнений в своей правоте: «Кто, собственно, собирался брать Останкино, интересно? Кто мэрию брал? Не баркашовцы ли со свастикой? И в этой ситуации не принять мер для того, чтобы не позволить людям со свастикой захватить власть в ядерной стране, – на мой взгляд, безответственная халатность и преступление».

В диалоге – весьма непростом – со слушателями «Эха Москвы» он объяснял позднее: «Я много чего делал в своей жизни. Раздавал оружие в Осетии в 1992 году во время конфликта. У меня длинная жизнь с массой сложных моментов. Цены размораживал… Ничего подобного тому, что я сделал 3 октября 1993 года, когда действительно позвал людей, включая своего отца, брата, племянника, родственников, знакомых, которые у меня все оказались. Ничего более страшного я не делал».

Армия же, по словам Егора, не хотела вмешиваться: «В этот момент у всех генералов отключаются телефоны, они все тяжело болеют. Они все на бюллетене. У всех тяжелые проблемы со связью».

И еще о губернаторах: «Ходят по кабинетам такие вальяжные, я бы сказал, просто величественные губернаторы. Огромные, важные люди. Потом 4-е число наступает. Их собирают на совещание на Старой площади, в 6-м подъезде, приходит шеф секретариата Черномырдина (судя по всему, это Геннадий Петелин, человек Виктора Степановича еще с «газпромовских» времен. – А. К., Б. М.) и говорит: так, кто тут собрался-то? Пошли все вон, к чертовой матери. Таких-то и таких-то просьба остаться. Они: спасибо большое, огромное спасибо, что сказали, куда надо идти, мы-то не знали, куда надо идти, а теперь поняли».

Как потом вспоминал Чубайс, Егор обратил его внимание: «Посмотри, губернаторы даже меньше ростом стали».

А спустя год после октябрьских событий в одной из статей Гайдар напишет: «Если сравнить с тем же 1905 годом: расстрелять безоружную толпу – варварство, преступление. Подавить вооруженный мятеж – горькая, но безусловная обязанность власти».