Егор Гайдар

«Я, особенно наблюдая за Егором в последние годы его жизни, могу сказать, что начал больше понимать истоки вот этой его смелости и мужества. Я понял, что у Егора это, видимо, наследственное. Он наплевательски относился к здоровью. Он был такой релятивист: будь что будет. Он очень любил жизнь во всех ее проявлениях, но не очень ею дорожил. Может быть, кстати, это связанные вещи. В рамках этого мне Егор абсолютно понятен, когда он автоматы раздавал – сначала в Осетии, потом у Моссовета. Может, он с этим автоматом сам под пули легко бы лег».

Вот так. Но как ни банально это прозвучит, жизнь все-таки продолжалась.

Глава восьмая. Человек на площади

Возможной точкой начала процесса было 13 мая 1986 года. В Большом Кремлевском дворце собрался V съезд кинематографистов СССР. Изначально – абсолютно официозное, полностью формальное событие, сутью которого было лишь переизбрание кинематографических начальников, правления Союза – ну да, действительно, от них кое-что зависело в плане распределения благ (в большей степени) и производственных бюджетов (в меньшей). Съезд шел, как положено. С трибуны выступал, например, рабочий-газовщик из Надыма, первый секретарь ЦК ВЛКСМ, и, конечно, в речах каждого из допущенных на трибуну звучали ссылки на решения очередного съезда КПСС, на курс «ускорения и перестройки» – мутная идеологическая пурга.

Но вдруг что-то пошло не так.

Секретарь ЦК КПСС А. Яковлев (а на трибуне под портретом Ленина сидели в президиуме члены политбюро) решил в кулуарах, что съезд творческого союза – это хороший повод дать пример настоящей «гласности».

И вот с трибуны зазвучали совсем иные речи. О том, что «на полке» давно лежат блестящие фильмы – такие как «Покаяние» Абуладзе, «Комиссар» Аскольдова, «Проверка на дорогах» Германа. О серости и косности кинематографических начальников. О том, что советское кино «гонит вал» и погрязло в ремесленной мастеровитости и угодливости. О том, что на студиях необходима творческая свобода и самостоятельность. Выступали Элем Климов, Сергей Соловьев. Правление Союза переизбрали практически в новом составе. Сформировали чрезвычайную «полочную» комиссию – по возвращению зрителю фильмов, загубленных цензурой. Приняли революционное решение о грядущем переводе студий на самоокупаемость (что стало, конечно, потом миной замедленного действия в условиях последовавшей экономической реформы).

До сих пор этот съезд и его решения кинематографисты вспоминают с разным чувством – одни с ностальгией и глубочайшим уважением к его революционной энергии, другие – с отвращением к «хунвейбинам» от кино.

В 1988 году один из главных московских театров – Московский Художественный академический театр имени М. Горького под руководством народного артиста СССР Олега Ефремова – с дичайшим скандалом разделился на две половинки. Одна часть актеров (популярных, заслуженных, известных по своим ролям в кино) – Андрей Мягков, Евгений Киндинов, Вячеслав Невинный, Станислав Любшин, Ирина Мирошниченко и другие решили вместе с Ефремовым остаться в историческом здании в Художественном проезде. И называться дореволюционным именем (Московский Художественный театр). Даже имя они решили взять себе другое – не «буревестника революции», а символа дореволюционной интеллигенции Антона Чехова. Другая часть труппы, во главе с народной артисткой СССР Татьяной Дорониной, захотела отделиться и остаться в новом здании на Тверском бульваре. И следовать прежней эстетике и идеологии академического советского театра.

Раздел МХАТа, надо сказать, было воспринят тогдашним обществом с большим энтузиазмом (так же как и решения съезда кинематографистов). Во всем этом виделся знак свободы и прогресса. Кто хочет, идет по новой дороге. Кто хочет – остается на старой, вольному воля.

Однако стремление к цивилизованному разводу постепенно овладело умами.

Делились все – редакции газет и журналов, творческие союзы, телеканалы и высшие учебные заведения. Результат был всегда разный.

«Независимая газета», появившаяся в 1990 году, уже в 1993-м, через три года, разделилась на два издания. Часть журналистов осталась в «Независьке», как ласково назвали ее читатели, часть ушла в газету «Сегодня» к магнату Гусинскому. Вроде бы появились две мощные редакции. Но к излету 1990-х от былой мощи не осталось и следа, обе газеты сходили на нет (независимо от того, что происходило в этот момент с их владельцами).

Другая история произошла в «Комсомольской правде» – большая группа журналистов, недовольных процессом акционирования, ушла из старой редакции и создала другую – «Новую ежедневную газету» (затем ставшую просто «Новой»).

От «Известий» к концу 90-х отпочковались «Новые известия».

Ну и так далее…