Егор Гайдар

Первые несколько дней правительство занимало несколько кабинетов в Белом доме на Краснопресненской набережной и лишь потом переехало на Старую площадь, где Гайдар занял на пятом, бывшем «секретариатском» этаже здания ЦК кабинет номер три. У лифта часовой, далее налево. (Позже, когда Егор станет уже официальным и. о. премьер-министра, он займет – от часового на том же этаже направо – кабинет номер один, место обитания генеральных секретарей ЦК КПСС.)

Но поначалу въезжали, как бедные родственники. Об этом вспоминал Виктор Ярошенко: «Рано утром 7 ноября, красный день календаря. Прямо с дачи поехали брать власть. Вся власть России тогда была в Белом доме. Приехали к подъезду, у которого они стояли два месяца назад (во время путча. – А. К., Б. М.). Гайдар показал бумажку за подписью Ельцина о назначении на должность вице-премьера, милиционер с автоматом пропустил внутрь. Поднялись на лифте, прошли пустыми коридорами, еще одному с автоматом показали мандат, кто-то принес ключи, открыли этаж, потом приемную; у входа висела табличка: “Председатель Совета Министров РСФСР И. С. Силаев” (через несколько часов ее сняли). Так случилось, что я был с ними в те часы. Гайдар зашел в огромный силаевский кабинет, постоял у стола, рядом с которым на полках высились ряды белых гербастых телефонов. Отдельно стояли два аппарата с красными пластмассовыми наклейками: “ГОРБАЧЕВ”, “ЕЛЬЦИН”. Открыл еще одну дверь, зашел, осмотрелся. Комната отдыха. Аскетизм власти. Стол. Жесткий диван. Сейф. Опять телефоны. Зачем-то велотренажер. Гайдар поставил кейс на стол, открыл, вынул толстую кипу документов, подготовленных в «Архангельском». Приемную в эти минуты осваивал Николай Головнин: ему, вчерашнему экономическому журналисту, предстояло в считаные часы создать работающий секретариат вице-премьера. Приехал другой назначенный вице-премьером – друг Гайдара Александр Шохин. Начали подъезжать смущенные и раскрасневшиеся от свалившейся на них задачи свежеиспеченные министры. К вечеру из Вены прилетел Петр Авен».

Сидя уже не в «Архангельском», а в своих кабинетах, молодые реформаторы лихорадочно дорабатывали законы и указы.

Однако в оставшееся между 15 ноября и 2 января время Гайдару предстоит поучаствовать в еще одном тяжелом деле: законодательно закрепленном формальном роспуске Советского Союза.

Вместе с Ельциным, Бурбулисом, Шахраем и другими членами российской делегации он выехал в Минск.

Вот как вспоминал об этом Геннадий Бурбулис:

«У нас в делегации были Шахрай, Козырев, Гайдар и небольшой коллектив экспертов. Мы работали в двух модулях. Была шестерка – три президента и три премьера. Я исполнял как бы премьерскую роль. И когда вечером 7 декабря стало понятно, что мы делаем принципиально новый документ, а не Союзный договор, то, конечно, колоссальная работа проделывалась именно Гайдаром, Шахраем и Козыревым – уже по его текстовке, по его концептуальному, содержательному и постатейному оформлению.

Более того, Егор, когда они приходили к каким-то формулам, писал уже окончательный текст как человек со вкусом к редакторской работе, с пониманием и осознанием дела и лично передавал его машинисткам».

Но как же могло так получиться, что Гайдар – достаточно близкий к горбачевскому штабу человек, довольно хорошо знавший Михаила Сергеевича, работавший в тесной связке с руководителями союзного правительства и горбачевскими академиками (Фроловым, Аганбегяном и другими), еще недавно, в 1990 году отказавшийся работать на российское правительство, – вдруг так резко поменял свое отношению к Горбачеву и судьбе Союза?

Это не простой вопрос, и он, конечно, совершенно не исчерпывается трафаретными ответами – о том, что «ситуация изменилась» и «другого выхода не было». Дальнейшая судьба Егора показала очень выпукло – нет, он не рвался во власть и не держался за нее, уходил сразу со всех политических постов, если мог, с огромным удовольствием опять погружался в работу над текстами в своем кабинете, «шел в библиотеку», так что карьерные соображения тут вряд ли имели место.

Первый слой ответов – чисто экономический.

Альпбах, сентябрь 1991-го. Идиллический австрийский курорт, всего-то 53 километра от Инсбрука. Топонимика этих мест тогда ни о чем не говорила советскому человеку. Для десятка советских экономистов – это еще один семинар. Такие же были в Вероне в 1990-м, в Париже весной 1991-го. Но этот семинар все-таки не совсем обычный.

На фотографии, сохранившейся с тех времен, – почти все экономисты, которые войдут в правительство два месяца спустя. Альпийское солнце. Фоном – типичная для этих мест гостиница. Молодые, воодушевленные. Где-то, в нескольких сотнях километров к востоку, медленно оседает грузное туловище империи, от которой со страшным шумом отваливаются огромные куски. А они, эти молодые интеллектуалы, здесь, на семинаре в австрийском Альпбахе, констатируют факт неизбежного падения СССР.