Эгоист

— Впрочем, от этого мало толку, если вы не зайдете в «Дельфин» завершить лечение небольшой дозой коньяка с горячей водой, — сказал доктор. — Смотрите же, выполните мое предписание в точности! Я направляюсь в Рендон помочь одной душе покинуть бренное тело. Чем очевиднее бесполезность лекарств, тем суевернее за них цепляются бедняги. Пилюлька и священник — под этим конвоем они безбоязненно пускаются в свой последний путь. «Скажи, Пат, что у тебя на душе?» — «Ах, ваше преподобие, я все думаю, как бы вы не отказали мне в благословении, если я выпью еще одну каплю?» — «Не откажу, сын мой, запрягай телегу и поезжай с богом!» Вы, кажется, сказали, что вам надо на станцию? Ну, что же, коли вам так некогда, предъявите мой рецепт в привокзальной гостинице. Но вы, я вижу, чем-то встревожены. Я не могу вам помочь?

— Нет. И пожалуйста, не расспрашивайте меня ни о чем.

— Как сказал ирландский гренадер, получив пулю в место, о котором он не хотел распространяться. Вот, однако, и Рендон. Сейчас мы лихо загремим по его булыжнику. Доктор Корни несется на всех парах в своей тележке, ибо кто нынче отважится помереть без него? Несчастных терзает на смертном одре раскаяние в том, что они не обратились ко мне вовремя. Добрая доза самообмана никому не повредит. И обращаться с нею надо бережно, — особенно когда имеешь дело с дамой. И вот, пожалуйста, ваш доктор несется метеором в своей колымаге, а к окнам коттеджей, следя за его полетом, прилипли носы и носишки! Кстати, как поживает прелестнейшая из девиц, какую мне когда-либо довелось видеть, а также — счастливейший из смертных? Когда она отправляется за своими свадебными нарядами? И когда нити их судеб сплетутся воедино? Я не стану говорить, что она совершенство, ибо совершенство — нечто неподвижное, как столб. Она же — развевающаяся веточка на дереве, которое растет где-то совсем рядом, в двух шагах or совершенства. О ней можно говорить только стихами. Вы скажете, что у меня легко воспламеняющееся ирландское сердце, но, право же, я впервые вижу девушку, при взгляде на которую всякому вдруг откроется значение священного слова «восхитительная». Ну, да разве она для нашего брата? Миг — и ее подхватили. Но — ни звука больше! А все же, дружище Вернон, — на вас ведь почиет дух античности, — скажите по чести: когда вы на нее глядите, у вас не возникает мысль, что перед вами дочь одной из богинь Олимпа, согрешившей со смертным?

— Черт бы вас побрал, Корни, остановитесь же здесь, а то я опоздаю к поезду! — воскликнул Вернон, дергая его за рукав, хоть они еще не подъехали к станции.

Достойный потомок кельтов, доктор Корни понял, что за этим нелогичным возгласом кроется какой-то другой смысл.

— Ну что ж, вам не вредно пробежаться, — сказал он, натягивая вожжи.

Несмотря на то что Вернон на прощание крепко пожал руку доктору Корни, у того осталось смутное опасение — не обидел ли он чем своего старого приятеля.

Если говорить начистоту, все дело было в том, что Вернон в эту минуту меньше всего был расположен смаковать ирландское красноречие доктора Корни. Оно как бы оправдывало предпочтение, которое Клара Мидлтон оказывала соотечественнику доктора, полковнику де Крею.

Глава двадцать седьмая

На станции

Клара стояла в зале для ожидания и смотрела в окно на побелевшие от дождя рельсы. Завидев Вернона, она от изумления приоткрыла рот.

— Вы уже взяли билет? — спросил он.

Она кивнула и стала дышать ровнее. Деловитый тон его вопроса успокоил ее.

— Вы промокли, — продолжал он.

Этого она отрицать не могла.

— Немного, — сказала она. — Но я этого не чувствую.

— Привокзальная гостиница совсем рядом. Мы по семафору узнаем о приближении вашего поезда. Вам там будет лучше. Идемте.

Властный тон Вернона несколько удивил Клару, но она не могла не признать его правоты: она порядком вымокла и — поскольку он как будто не собирался покушаться на ее независимость — была готова внять голосу рассудка. Итак, подчинившись ему внешне, она продолжала сопротивляться в душе, готовясь пресечь малейшее посягательство на ее свободу.

— Вы уверены, что мы увидим семафор, мистер Уитфорд?

— Ручаюсь.

Сказав несколько слов дежурному по станции, он вместе с Кларой перешел дорогу.

— Мисс Мидлтон, вы одни?

— Да. Я не взяла с собой камеристку.

— Вам надо сейчас же снять туфли и чулки и высушить их. Я поручу вас заботам хозяйки.

— А я не опоздаю?

— У вас целых пятнадцать минут впереди, не говоря уже о том, что поезд, скорее всего, придет с опозданием.

Слова Вернона были разумны, в тоне его не слышалось ничего враждебного, а некоторая его категоричность была скорее приятна, ибо говорила о сочувствии. Клара последовала за хозяйкой гостиницы, ноги ее и в самом деле промокли и прозябли, а полы платья были забрызганы грязью. Взглянув в зеркало, она мысленно себя поздравила с тем, что Вернон не обратил внимания на ее плачевный вид.