Эгоист

У сторожа был сын, приятель юного Кросджея, разделявший многие его шалости и приключения. Сей отрок страстно мечтал стать лесничим и вместе с Кросджеем и неким юнцом из выводка нынешнего лесничего имел обыкновение бродить по окрестностям, готовясь к профессии, вполне отвечающей также и вкусам его товарищей. Предначертанная Кросджею судьба, связывавшая его с таинственными просторами морей, снискала ему у приятелей звание капитана, и с их согласия он являлся предводителем этого отряда из трех. Когда ему удавалось улизнуть с урока, его почти всегда можно было обнаружить в обществе Джейкоба Крума и Джонатана Фэрневея. Вернон, увидев в сторожке Джейкоба Крума, восседающего на табурете и уткнувшегося в книжку — ту самую, что он же ему некогда и подарил, — уже не сомневался, что набрел на след. Одна эта поза прилежного ученика служила достаточно прозрачным намеком на то, что здесь что-то нечисто. Каково же было его удивление, когда и мать и сестра Джейкоба подтвердили его рассказ; еще не пробило десяти, поведал сей отрок, когда мисс Мидлтон вышла через эти ворота в сопровождении Кросджея, причем последний так торопился, что даже не кивнул своему приятелю!

Вернон никак не ожидал, что мисс Мидлтон станет поощрять мальчика манкировать занятиями; чтобы в это поверить, ему пришлось призвать на помощь ряд афоризмов, посвященных слабому полу древними авторами.

Дождь хозяйничал повсюду, широким пологом расстилаясь от холма к холму; в отдалении слышался гром, а в перерывах между его глухими раскатами ливень бил по земле с жадным урчанием, словно кто-то до краев наполнил свиное корыто, и огромное голодное сборище с громким чавканьем набросилось на еду.

Какие только сравнения и образы не придут человеку на ум во время быстрой ходьбы, особенно если человек этот от природы наделен поэтической душой и чувством юмора! А проливной дождь — веселый попутчик тому, кто, не обращая внимания на промокшую одежду и на жалобный визг, издаваемый его башмаками, бодро шагает вперед. К тому же дождевые тучи, что идут с юго-запада, хмурятся недолго; они прижимают землю к своей груди и в избытке чувств покрывают ее сочными поцелуями, а затем, подобно закинувшему голову соколу, к клюву которого пристали перья зажатой в когтях жертвы, водянисто-туманным силуэтом поднимаются ввысь. В любую минуту пелена эта готова прорваться, обнажив пронизанную солнцем верхнюю гряду облаков да кусочек неба, по краям зеленый, как лужайка, омытая предрассветной росой. Или вдруг, подпираемые белыми плечами титана, небеса разверзаются лазоревым смехом. Смех этот может обернуться долгой, ясной улыбкой, а может в тот же час оборваться. Впрочем, водянистые силуэты, бег облаков, погоня их друг за другом, их крутые подъемы, смутная лепка светом и тенью, взбудораженная листва деревьев, машущая им вдогонку, треск ломающихся сучьев, победные крики упрямых придорожных кустов, воюющих с ветром и уступающих его порывам один или, самое большее, два листочка, и то с боем, — вся эта упоительная борьба, вся эта картина разбушевавшейся стихии не нуждается в ярких красках, чтобы зажечь восторгом сердце того, кто издавна привык к большой дороге и к пустынным, поросшим вереском холмам. И пусть он вымок до нитки, душа его поет.

А ты, насмешливый столичный щеголь, как бы выглядел ты, если бы дождь и буря застигли тебя в поле, под открытым небом? Посмотрел бы я, какие бы откалывал ты антраша в тщетном стремлении сохранить сухим хоть клочок своей одежды — несчастный, загнанный мышонок, жалкая игрушка стихий! Нет, под нашим небом человек должен уметь равно переносить и дождь и солнце. Тот, кто хочет испить таинственный эликсир, кружащий голову и дарующий силу мышцам, пусть влюбится в тучи, бегущие с юго-запада, пусть влюбится в них со всей страстью любовника!

Если бы не тревога за мисс Мидлтон, ничто не омрачало бы безмятежного упоения Вернона. Но, даже испытывая эту тревогу, он наслаждался, как чайка, кружащая над пенистыми валами океана. Пусть Швейцарские и Тирольские Альпы на долгие месяцы спрятали от него свои снежные вершины, никто не отнимет у него залихватского пения юго-западного ветра, скачущего во весь опор! Ливень сменился кротким дождем, под колышущимся пологом которого проступил темный рельеф раскинувшейся кругом земли. Облака начали свое столь милое сердцу Вернона восхождение, волоча за собой, однако, длинный шлейф, предвещающий новый ливень. Это было плавное движение по диагонали, а не крутой, орлиный полет ввысь, сулящий ясную погоду, да и отдаленные холмы не были опоясаны туманной лентой.

На ступеньке перелаза, ведущего в поле, через которое пролегала тропинка, сокращавшая порогу на станцию, сидед юный Кросджей. Рядом с ним, на верхней жерди, примостился какой-то бродяга.

— Вот ты где! — сказал Вернон. — Что ты здесь делаешь? Где мисс Мидлтон? Подумай, прежде чем отвечать.

Кросджей, только было открывший рот, снова его захлопнул.

— Барышня пошла на станцию, сэр, — сообщил бродяга.

— Ах ты, болван! — зарычал Кросджей и чуть не набросился на него с кулаками.