Эгоист

Клара видела, что причинила ему боль, и пожалела об этом, когда они расстались. Ведь он ее истинный друг! Однако он задал ей непосильный урок. К тому же разве она не сделала все, что он от нее требовал? Все, кроме одного: она не могла здесь оставаться дольше; взять Уилоби измором было ей не под силу. Изворотливость этого человека истощила ее и без того небольшой запас терпения. Разве она не пыталась объясниться с отцом? Но гостеприимный их хозяин каким-то непонятным образом обвел его вокруг пальца. Неужели все дело в вине? Такая мысль была слишком невыносима. А между тем мечты об избавлении всякий раз невольно подводили ее к этой мысли. Если Люси Дарлтон окажется дома, если Люси пригласит ее к себе, если можно будет бежать к ней… Но тогда у отца будут все основания сердиться. А все из-за этого ненавистного вина!..

Должно быть, в выдержанном вине заключена какая-то таинственная сила, побеждающая и доводы разума, и отцовскую любовь. Ведь он — ее отец, она — его дочь, они нежно любят друг друга, и, однако, есть нечто, что их разделяет, отчуждает друг от друга; нечто такое, что делает его глухим к ее мольбам. Неужто это соблазнительное нечто — всего лишь бутылка-другая старого вина? Дочерние чувства восставали против такого объяснения. Она была ошеломлена, подавлена, и минутами доводы отца казались ей неоспоримыми; но мятежный рассудок не мог их принять, и ей вновь и вновь приходили на ум все те многочисленные и убедительные причины, по которым им следовало немедленно покинуть Паттерн-холл.

Она дивилась загадке, какую являет собой мужчина — молодой ли, старый, все равно, — дивилась власти, какую над ними имеют пустяки (в своей наивности она почитала первоклассное вино пустяком!). И они еще смеют женщину обвинять в переменчивости! Но ведь только очень серьезная, очень значительная причина, рассуждала Клара, может побудить женщину перемениться. Море вина не заставит ее причинить страдание тому, кто ей дорог!

И тем не менее женщине положено уважать мужчину. Да и как же дочери не уважать отца? «Милый, милый папа!» — повторяла Клара, сидя одна в своей комнатке. Опа заставляла себя думать о его нежности и доброте, стараясь примирить дочернее почтение с мятежными чувствами, вызванными отчаянием. Она заранее, на себе, испытывала всю тяжесть удара, который готовилась нанести отцу. «Мне нет оправдания!» — восклицала она, между тем как в голове у нее проносилось их великое множество — не говоря уже о единственном, главном оправдании. Мысль о боли, которую она причинит отцу, пересиливала желание оправдаться в собственных глазах. Нельзя ли как-нибудь пощадить его, не причинять ему такого страдания? Но нет, это невозможно!

В белой целомудренной комнатке, в этом убежище, столь гармонировавшем с ее девическими чувствами, все, казалось, нашептывало: «Мир, покой…» Но тут же раздавался другой голос, звучавший грозным ревом и заставлявший ее трепетать, как струна, задетая грубой рукой. Если она останется здесь, эта комнатка перестанет служить ей убежищем. О, горький плен! Нет, лучше дерзкие объятия смерти! Могильный червь неотвратим, но к тому времени, как он завладеет нашей плотью, мы уже охвачены спасительным бесчувствием.

Наконец молодость взяла свое, веки ее смежились, и, несмотря на смятение, Клара уснула. С тем же смятением в душе она проснулась, оттого что услышала, как кто-то ее зовет. «Нет, я еще не совсем утратила способность любить», — подумала она, упиваясь звуками мальчишеского голоса, и снова позавидовала утренним купаниям Кросджея, которые в ее представлении способны были смыть все — и сердечные горести, и позор цепей. Она решила, что Кросджей будет последним, кто ее здесь увидит. Да, она доставит ему эту радость и позволит оказать ей последнюю услугу — проводить ее на другое утро до станции железной дороги. Она даст ему записку, в которой попросит учителя извинить ученика за долгое отсутствие. Эту записку Кросджей должен будет вручить Вернону не раньше вечера.

Позавтракав с миссис Монтегю, Кросджей прибежал к Кларе и радостно объявил ей, что это он ее разбудил.

— Зато завтра не разбудишь, — сказала Клара. — Я проснусь намного раньше тебя.

Продолжая думать о своем под протестующие заверения Кросджея, она решила, что долг велит ей сделать еще одну попытку объясниться с отцом.

У Уилоби было какое-то дело к Вернону, а доктор Мидлтон, по своему обыкновению, отправился после завтрака в библиотеку. «Смотрите, как бы я вас не разорил!» — бросил он на ходу в ответ на предложение сэра Уилоби выписать из Лондона любую книгу, какая ему только понадобится.

Чело доктора было ясно и невозмутимо, как горная вершина в лучах утреннего солнца. У Клары защемило сердце — она охотно начала бы с Уилоби, лишь бы отложить беседу с отцом. Но ей не удалось перехватить своего жениха, когда он выходил из столовой, как и не удалось привлечь его внимание в коридоре, когда он стоял, придерживая Вернона за плечо. Он молча посторонился, и она вошла в библиотеку, плотно притворив за собой дверь.