Его Уязвимость

– Людочка, да, собираемся, Федр в окружной Олимпиаде выиграл!

– В Москву, что ли, едет?!

Веселый голос мамы, разговаривающей с подругой по громкой связи, долетает из коридора:

 – Да…

– Не зря, значит, столько мучалась, со смены на смену моталась, хороших детей воспитала, Елецкая.

Боевой голос тети Люды наполнен уверенностью. Кому, как не ей, знать, через что проходила подруга, в одиночку поднимая детей.

– Вот дает твой Федька, в Москву тараканище попадет…

 – Эх… и не говори… столько надежд, столько лишений, но это все неважно! На финальные соревнования по информатике приглашение получил! Всех обошел, даже сынка шишки окружной! Все-таки знания еще в цене…

Улыбаюсь, бросая взгляд в сторону Федьки, ходит и сияет, как монетка золотая, улыбается. И я, как и брат, верю, что победит, главный приз возьмет.

– Я не знаю, вот надеемся, что это поможет, чтобы в дальнейшем Федька документы на грант подал. Ты не поверишь, он у меня уже сейчас намылился в Сингапурский университет на кафедру кибернетики…

– Э, мать, я даже слов таких не знаю, – звонко смеется мамкина подруга. Она вообще веселая по жизни, рыженькая, полненькая и звонкая.

– Все, Люд, созвонимся еще…

Мама откладывает трубку, порхает по комнате.

Предвкушение и азарт от скорой поездки витают в воздухе.

Только перед самым выходом, когда чемодан давно собран, брат одет в костюм, прикупленный на наши скромные сбережения специально для столь серьезного события, а я повязываю на коленях для него галстук специфическим виндзорским узлом, в квартире вновь звонит телефон…

– Слушаю, – радостный голос мамы все так же раздается из коридора. Смотрю, как Ирина Владимировна впопыхах зажимает трубку плечом, а сама, надевая туфлю, зависает на одной ноге, немного комично подпрыгивая.

Улыбаюсь и встаю, сжимаю в руках поддавшийся моим стараниям галстук. Подхожу к столу и документы Федькины проверяю, чтобы вдруг ничего не забыть в последний момент.

– К-как… к-как так-то? Постойте! Это ошибка, слышите?! Не мог Федор такое совершить! Не мог!

Голос мамы звенит, поворачиваюсь, рассматриваю ее тонкую фигуру в сером легком плаще. Волосы она в косу убрала, на затылке шпильками собрав.

Нарядная, элегантная, светящаяся за секунду поникла вся, словно из нее воздух выкачали.

Не выдерживаю, подхожу, сразу недоброе почуяв. Атмосфера в доме изменилась. Радость словно насосом высосали и воздух стал неожиданно спертым, душным.

– Твари… какие же твари, – уронив трубку на пол, прошептала мать, почти неслышно, но я все же уловила.

– Мам, что случилось?! – схватила ее за манжет, а она на меня невидящим взглядом смотрит, на глазах синеет да за сердце хватается, неуклюже назад заваливается.

Едва ее ловлю, сама чуть не падаю.

– Мамааа! –  крик раздается сиреной.

Меня от шока парализует. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Потерялась я тогда. Не знала, что делать. Впервые такое видела.

– Че за крик?!

Федька пулей из спальни выскочил в сорочке нараспашку. На широкой груди уже поросль темная видна и кубики пресса девичий взгляд приковывают. 

Высокий, плечи еще угловаты, но он едва в наш узкий дверной проем проходит. Я рядом с ним Кнопка. Так он меня в последнее время и называет. Вымахал братец за метр девяносто. 

– Твою за ногу! – бросает резко, споткнувшись на нас цепким графитовым взглядом.

В секунду оценил ситуацию. Реакции четкие. К нам ринулся, маму, как пушинку, на руки схватил, на диван уложил, ноги ей поднял, подушку подставляя.

Действовал быстро, выверенно, без паники.

– Катька! Не стой столбом! Конечности разминай!

Пока я глазами хлопала, на кухню ломанулся, вернулся через секунду уже со стаканом воды. Мать облил. Она потихоньку в себя приходить стала.

– Очнись!

Шикнул на меня.

Брат оперативно в скорую звонить стал, пока я в ступоре находилась, застыв изваянием.

Впервые такое с мамой, и я перепугалась страшно.

– Не нужно скорой, Федя!

Голос Ирина Владимировна подала неожиданно властный. Она так иногда говорила с нами, заставляла себя слышать и подчиняться.

–  Мам! Как это не нужно?! Я звоню уже!

Отвечает брат, резко разворошив тщательно уложенные по случаю поездки волосы, вернув им обычный растрепанный вид.

 – Не звони. Отпустило меня.

– Пусть приедут! Осмотрят тебя! – вторит брат растерянно как-то, но мама строго повторяет:

– Положи трубку, Федор! Поговорить надо. Я в норме!

Федька ее послушался. Безропотно.

А потом…

Потом убивался. Когда мамы не стало. Корил себя. Говорил, что если бы приехали врачи, может, и заметили бы неполадки с сердцем…

Это “может быть” подкосило. 

Как я его ни убеждала, что мы всего лишь люди. Кто же знал тогда, как оно будет…

Но он приговорил себя...

А я вот думаю, что, может, не случись того чертового звонка, и она жива бы осталась. 

Много всего тогда думала на скромных похоронах. 

Но это все потом, спустя время.

А тогда я держала маму за холодные пальцы и заглядывала в бледное лицо с болезненно блестящими обеспокоенными серыми глазами.

– Что случилось? Кто звонил? Что сказали?

Резко пройдясь по комнате, спросил брат, и в лице решимость проскользнула.

Страшная решимость защищать своих женщин. Кулаки огромные сжал.

Он вместо отца – мужчина в доме.