Его кровавый проект

Установилась следующая закономерность: представитель Короны стремился установить рациональные мотивы убийств, в то время как мистер Синклер пытался, с разной степенью успеха, изобразить обвиняемого человеком не в своем уме. По иронии судьбы лучшие моменты защиты были обеспечены показаниями Энея Маккензи. Мистер Филби описал его как «свиноподобного парня, который как будто не понимал, что его уничижительные заявления о подсудимом оказывают бо́льшую услугу защите, чем Короне». Когда Маккензи спросили, какова его точка зрения касательно состояния рассудка обвиняемого, тот прямо ответил:

— Он псих.

— Псих? — мягко повторил мистер Синклер. — Не могли бы вы объяснить суду, что вы имеете в виду?

— Да просто то, что сказал. Все знали, что он сумасшедший.

— «Все» — это кто?

— Все прихожане.

— Вы имеете в виду, он был кем-то вроде деревенского дурачка?

— Да, и даже больше того.

— А именно — «больше»?

— Он всегда глупо ухмылялся. Он всегда над чем-то хихикал, когда хихикать было не над чем.

— Понимаю. Итак, вы сказали бы, что он не в своем уме?

— Да уж само собой! Сколько раз я был бы рад стереть ухмылку с его лица — и сделал бы это, подвернись мне шанс.

Когда мистер Синклер закончил допрос, у мистера Маккензи ушло несколько минут, чтобы сообразить, что его отпускают, и он покинул место свидетеля, «бормоча что-то себе под нос так, будто это в его здравом уме можно было усомниться».

Последним свидетелем в тот день был школьный учитель мистер Гиллис. Мистер Филби (к тому времени явно наслаждающийся собой) обрисовал его как человека «с женскими руками и лицом, которое трудно описать — или запомнить». Мистер Гиффорд вытянул из школьного учителя блестящее доказательство способностей Родди. Потом спросил его насчет визита к отцу подсудимого с предложением, чтобы Родди продолжил образование.

— И каковы были результаты вашего визита?

— К сожалению, Родди был нужен своему отцу для работы на семейном участке.

— У вас имелся обычай делать такие предложения?

— Я сделал это один-единственный раз.

— Почему же вы подобным образом выделили подсудимого?

— Он, без сомнения, самый одаренный ученик, который у меня когда-либо был.

Мистер Гиффорд перешел к общему поведению Родди и его манерам.

— Он был непослушным учеником?

— Наоборот, благонравным и вежливым.

— Вы знаете, мистер Гиллис, что защитники, мои коллеги по данному делу, подали заявление о невменяемости?

— Да.

— Вы когда-нибудь замечали у подсудимого признаки безумия?

Мистер Гиллис как будто серьезно обдумал вопрос, прежде чем ответить отрицательно.

— Вы никогда не становились свидетелем того, чтобы он говорил бессвязно или сам с собой?

Мистер Гиллис покачал головой.

— Никогда, — ответил он.

Коротко посовещавшись со своей командой, мистер Гиффорд дал понять, что у него больше нет вопросов.

Мистер Синклер встал, чтобы начать защиту.

— Был ли подсудимый популярен среди своих школьных товарищей? — спросил он.

— Не особенно.

— Что вы имеете в виду — «не особенно»?

— Просто то, что я сказал, — слегка смущенно ответил мистер Гиллис.

— Он нормально играл и общался со своими товарищами?

— Думаю, он был скорее замкнутым мальчиком, полностью довольствующимся собственной компанией.

— До некоторой степени отчужденным от однокашников?

— Можно сказать и так, но я не видел в этом ничего ненормального. Одни дети по природе более общительны, другие — менее.

Мистер Синклер как будто не был уверен, продолжать ли вопросы в этом направлении, но потом решил, что мало выгадает, предоставляя слово свидетелю, который, видимо, очень высоко ценил его клиента.

Поскольку была уже половина пятого, заседание отложили на следующий день. Лорд судья-клерк сообщил присяжным, что на ночь их устроят в отеле, и порекомендовал им не обсуждать подробности дела и не составлять о нем какое-либо мнение.

Все это, как писал мистер Филби, «послужило превосходным развлечением, и за каждым словом внимательно следили счастливчики, которым повезло получить пропуск. В самом деле, словно подтверждая достоверность показаний Энея Маккензи, единственным человеком, как будто не захваченным этим спектаклем, был сам подсудимый».

День второй

Суд возобновился на следующее утро в половине десятого. Родди привели под восклицания и свист с общей галереи. Как писал мистер Мёрдок, находившиеся на ней люди «похоже, считали, что они скорее в театре, чем в зале суда, и несчастный подсудимый — всего лишь злодей из пьесы, приведенный ради их увеселения».

Родди ни разу не взглянул на своих мучителей.

Мистер Синклер приветствовал его, дружески похлопав по плечу, когда Родди занял место на скамье подсудимых.

Лорд судья-клерк дал зрителям пошуметь несколько минут, возможно, рассудив, что будет благоразумно дать им слегка выпустить пар, а уже потом навести порядок в суде. И действительно, когда он, наконец, ударил молотком, шум в зале быстро стих.