Его кровавый проект

С раннего детства я не умел притворяться. Однажды, когда мне было лет пять или шесть, меня послали в сарай за яйцами. Я забыл взять миску, в которой мы их носили, и, вместо того чтобы вернуться в дом, решил, что она мне не нужна. Я собрал яйца, а когда выходил из амбара, держа их кучкой в руках, взлетела птица, напугала меня и заставила выронить свою ношу. Я уставился на месиво из белка и желтка, растекшееся по земле. Мне тут же пришла в голову мысль заявить, что я вспугнул кого-то, кто воровал наши яйца, но когда мама вышла, чтобы поискать меня, я просто ударился в слезы и рассказал, что уронил яйца, потому что забыл взять миску. Она пожалела меня, вытерла мне слезы и сказала: ничего страшного, завтра будут новые яйца. Позже, когда мы сидели и ели, она сказала отцу, что в этот день яиц не было — и подмигнула мне. Но я не мог рассчитывать, что Лаклан Брод точно так же сжалится надо мной, если вспугнет меня, притаившегося за его домом в глухую ночь.

Тем не менее, наметив план действий, я считал, что обязан его завершить.

Когда я спускался по склону холма, меня озарила идея. Я слышал истории о людях, которые встают, не просыпаясь, и бродят по миру так, будто вовсе не спят. Однако, если обратиться к ним, они ничего не видят, словно перед их глазами стоит другая реальность. Их называют лунатиками, и я решил, что если меня схватят, это станет моей защитой: я буду лунатиком.

В таком настроении я совершенно беспечно приблизился к дому. Я не был знаком с расположением его комнат, но, поскольку в задней стене имелись два маленьких окошка, предположил, что с той стороны могут находиться спальни. К моему удивлению, из второго окна лился слабый свет, и я представил себе Флору в ночной рубашке, ожидающую меня при свете свечи.

Я прижался к стене и медленно-медленно двинулся к первому окну. Камни, которых я касался ладонями, были замшелыми и влажными. Я поколебался, а потом, задержав дыхание, медленно приблизил лицо к стеклу. В комнате было темно. Спустя несколько мгновений я разглядел кровать и темные очертания людей, завернувшихся в одеяла. Никто не шевелился. В ногах кровати стояла детская кроватка, и я видел желтые волосы маленького братца Флоры. От моего дыхания запотело стекло.

Я сделал три шага в сторону, ко второй комнате и, отбросив всякую осторожность, встал перед окном. В комнате мерцала свеча, а в массивном кресле, закутавшись в одеяла, сидела не Флора, а древняя старуха — мать Лаклана Брода, калека, долгие годы не выходившая из дома. Ее глаза были открыты и устремлены на окно, но она ничем не показала, что заметила меня. Она казалась мертвой, и при виде ее у меня защипало кожу на голове под волосами.

Справа от нее стояла пустая небольшая кровать, и мне подумалось, что на ней может спать Флора. Несколько мгновений я наблюдал за каргой, пока не увидел, что ее одеяла слабо приподнимаются и опадают. Потом она медленно заморгала, будто восстанавливая зрение, из-под одеял появился костистый палец и показал на меня. Ее губы беззвучно зашевелились.

Я повернулся и стремглав ринулся обратно на холм. Где-то залаяла собака, и я представил себе, как Лаклан Брод зашевелился, проснулся и неуклюже вылезает из постели, чтобы проверить, что его потревожило.

Бросившись на влажную траву позади поросшего вереском пригорка, я некоторое время лежал и ждал, пока отдышусь.

Ничто не шевельнулось в домах внизу, и я, никем не замеченный, вернулся домой. Остаток ночи я провел, лежа на своей койке без сна и думая о пустой кровати Флоры. Я чувствовал себя бесконечно довольным из-за того, что моя вылазка завершилась благополучно.

* * *

Тем летом наши посевы поднимались плохо — то ли потому, что земля требовала водорослей, то ли по какой-то другой причине. Отец решил, что урожай будет скудным, поэтому ухаживал за участком не так прилежно, как обычно. Когда Кенни Смок заметил, что на наших бороздах растут сорняки, отец пожал плечами и ответил:

— Что с того? Земля истощена.

Мне казалось, что это истощена не земля, а сам отец.

Я проводил много дней, работая над проектами Лаклана Брода. Первые дни я трудился потому, что такова была моя обязанность, а позже — вместо отца, потому что из-за слабого здоровья он не мог в полную силу участвовать в тяжелых работах. В придачу ко всему я иногда работал за полшиллинга в день, подменяя других, занятых более выгодными делами. Все заработанное я отдавал отцу и радовался, что вношу некоторую лепту в семейный доход.

И все-таки трудиться на Лаклана Брода было утомительным делом. Редко выдавался миг, когда констебль или его брат не расхаживали рядом с напыщенным видом, словно огромные петухи, следя за тем, чтобы никто из нас не остановился перевести дыхание или вытереть пот со лба. Даже если Брод отсутствовал, мы работали без передышки, боясь, что он вдруг появится и назначит нам за нерадивость еще один трудовой день.

Из-за такого непрестанного тяжелого труда у меня оставалось мало времени, чтобы заботиться о собственных посевах, а это означало, что в черные месяцы у нас будет меньше еды.