За обедом султан сидел справа от отца, а Черчилль - слева. Сначала английский премьер-министр был в самом радужном настроении. Он сообщил нам, что де Голль прибыл утром, уже позавтракал с Жиро и нанес визит ему, Черчиллю. Однако в ходе разговора настроение у Черчилля заметно испортилось. Дело в том, что отец оживленно беседовал с султаном о природных богатствах Французского Марокко и об огромных возможностях их освоения. Разговор очень интересовал обоих. Они настолько владели французским языком, в котором Черчилль не слишком был силен, что имели полную возможность обсуждать вопрос о повышении жизненного уровня марокканцев. Оба были того мнения, что для этого значительная часть богатств страны должна оставаться в ее пределах.
Султан выразил горячее желание получить самую широкую помощь для введения в своей стране современного просвещения и здравоохранения.
Отец указал, что для этого султан не должен позволять иностранным концессиям выкачивать ресурсы страны.
Тут Черчилль попытался перевести разговор на другую тему. Султан, однако, вернулся к прежней теме и спросил у отца, какие последствия будет иметь его совет в отношении политики будущего французского правительства.
Отец, играя вилкой, весело сказал, что, конечно, положение после войны будет резко отличаться от довоенного, в особенности в отношении колоний.
Черчилль закашлялся и снова заговорил на совершенно другую тему.
Султан вежливо осведомился, что именно имел отец в виду, говоря о "резком отличии".
Отец вскользь упомянул о связях, существовавших в прошлом между французскими и английскими финансистами, объединявшимися в синдикаты для выкачивания колониальных богатств. Затем он перешел к вопросу о возможности существования во Французском Марокко месторождений нефти.
Султан горячо ухватился за эту идею; он заявил, что всемерно поддерживает развитие всяких потенциальных ресурсов с тем, чтобы доходы от них шли в его пользу. Затем он выразил сожаление по поводу отсутствия среди его соотечественников ученых и инженеров, которые могли бы освоить эти ресурсы без посторонней помощи.
Черчилль заерзал в своем кресле.
Отец деликатно указал, что обучение и подготовку инженеров и специалистов из марокканцев можно было бы, конечно, организовать, например, в лучших университетах Соединенных Штатов в порядке своеобразного культурного обмена.
Султан кивнул головой. Видно было, что если бы не требования этикета, он тут же стал бы записывать названия и адреса этих университетов.
Отец продолжал развивать свою мысль, вертя в руках стакан. Он сказал, что султану, вероятно, было бы нетрудно договориться с фирмами американскими фирмами - об осуществлении такого плана освоения естественных ресурсов, какой он имел в виду. Этот договор мог быть заключен на основе определенного вознаграждения или процентных отчислений. Преимущество такой системы, утверждал ен, состояло в том, что она позволила бы суверенному правительству Французского Марокко в значительной мере сохранить контроль над своими ресурсами, получать большую часть доходов и, в конечном счете, целиком взять эти ресурсы в свои руки.
Черчилль закряхтел и перестал слушать.
Это был очень приятный обед, и все мы, за исключением одного человека, получили от него большое удовольствие. Когда мы встали из-за стола, султан заверил отца, что сразу же по окончании войны он обратится к Соединенным Штатам с просьбой помочь ему в деле освоения природных богатств его страны. Он сиял. "Перед моей страной открываются новые горизонты!"
Грызя свою сигару, разъяренный премьер-министр Великобритании вышел из столовой вслед за султаном.
* * *
Прибытие де Голля было своего рода молнией без грома, которая все же несколько освежила атмосферу. Султану явно хотелось побыть у нас подольше, хотелось подробно и с чувством обсудить некоторые из вопросов, поднятых отцом за обедом, но отцу предстояло в этот вечер еще много работы. Он знаком предложил капитану Маккри остаться, чтобы вести записи, пригласил Роберта Мэрфи и Гарри Гопкинса; остался и я, поскольку мне предназначалась роль виночерпия. Остальные гости ушли. Все было готово к приему Шарля де Голля.
Он прибыл через десять минут. Чело его было покрыто мрачными тучами, и он не проявлял особой любезности. Его беседа с отцом продолжалась с полчаса, причем отец был обаятелен, а де Голль держался весьма сдержанно. Вот образчик их диалога:
Отец: - Я уверен, что мы сумеем помочь вашей великой стране вернуть свое место в мире.
Де Голль (Нечленораздельное мычание).
Отец: - И я заверяю вас в том, что моя страна сочтет для себя честью принять участие в этом деле.
Де Голль (мычание): - Это очень любезно с вашей стороны.
Как только этот странный разговор окончился, француз, сидевший в кресле, как будто он аршин проглотил, встал, выпрямившись во весь свой огромный рост, и торжественно промаршировал за дверь, ни разу не оглянувшись.