Егерь. Последний билет в рай

Бурление за кормой усилилось, и катер помчался бодрее, как будто получил хорошего пинка под зад. Блистер обтекаемой формы создавал защищенный от ветра закуток, так что ревущий над головой поток воздуха по замыслу конструкторов неудобств пассажирам доставлять не должен был. Однако на практике, как всегда, все сложилось иначе — ветер противно заныл, запутавшись в растопыренном эхолоте, и задребезжал плохо пригнанными сочленениями антенн. Хорошо хоть, крепления выдержали, а то клятый ящик прилетел бы аккурат мне в объятия. Зато Петровичу какофония явно пришлась по душе: усевшись перед шезлонгом, кот принялся подвывать проказнику-ветру, ухитряясь периодически попадать в унисон особо громким взвизгам. Судя по отсутствию реакции, Гале концерт был до лампочки — скорее всего, врубила шумозащиту и в ус не дует. Пытаться докричаться до нее сейчас бесполезно, да и не хотелось признаваться в промахе, так что пришлось смириться и стоически терпеть звуковую атаку. Впрочем, нет худа без добра — до места добрались значительно раньше намеченного срока.

Едва красная точка на моем дисплее пересекла границу означенного квадрата, я выбрался из шезлонга, бросил в него терминал и торопливо спустился в рубку, продавив телом едва заметно мерцающую пелену аудиополя. Внутри оказалось неожиданно уютно и, главное, тихо, мне даже на мгновение показалось, что я оглох. Галя обернулась на шум и окинула меня недоумевающим взглядом:

— Ты чего? Далеко же еще…

— Стоп машина, ложимся в дрейф, — приказал я, мельком подумав, что на заправского шкипера похож не больше, чем на балерину. — Так надо.

Галя пожала плечами и послушно заглушила движки. Катер тут же начал ощутимо покачиваться на мелкой волне, бьющей почти точно в правый борт. Я машинально вцепился в спинку кресла и выдал новую порцию распоряжений:

— Вырубай шумоподавитель и слушай меня. Я сейчас уточню координаты, и мы потихоньку поплывем к афалинам.

— Эх ты, морячок! Не поплывем, а пойдем.

— Да пофиг абсолютно. Главное, не гони. Если спугнем, можем потом и не догнать. К тому же я не знаю, как Петрович себя поведет. Может, он на скорости не сумеет контакт установить.

— Да поняла я, — Галя тряхнула головой, отбрасывая от глаз непослушную рыжую прядь, и отчетливо выдала: — Параноик хренов.

— Чего это?! — притворно изумился я.

— Того это! — не осталась в долгу девушка. — Может, все-таки объяснишь, зачем вся эта бессмысленная возня? От кого прячемся? Мы же не совершаем ничего предосудительного.

Вот иногда ты вообще не в тему со своим здравомыслием, любимая! Однако я в очередной раз принялся перечислять весьма убедительные, на мой взгляд, доводы:

— Не хочу сглазить — раз. Не хочу делиться непроверенной информацией — два. Да и просто не хочу делиться. Думаешь, никто не попытается примазаться к столь грандиозному открытию?

— Да на здоровье! Пускай примазываются. Нам же проще будет.

Я упрямо сжал губы. Гале это выражение лица прекрасно известно, но в этот раз она отступать не собиралась:

— Никогда не замечала в тебе такой жажды славы! Ты как с ума сошел на этой почве! Это уже просто паранойя!

— А ты разве не хочешь стать богатой и знаменитой? — попытался я сыграть на известных девичьих слабостях.

— Да ни капельки! И уж тем более не намерена умом тронуться!

— Ладно, — сдался я, — у меня есть план.

Галя вопросительно изогнула бровь.

— Если мы добьемся успеха и не позволим затереть нас на вторые роли, поднимется шум на всю Федерацию. Нас будет знать каждая собака, и тогда кое-кому будет весьма проблематично до нас добраться. Мне совсем не улыбается годами торчать в глуши. Тебе, я думаю, тоже.

Против ожидания, Галя не перестала смотреть на меня, как на идиота, и вдобавок еще расхохоталась, смахивая слезы.

— Дурацкий план, — успокоившись, вынесла она вердикт.

— Предложи не дурацкий.

— Нам его Сергей Семёныч предложил, помнишь такого? И потом, мне здесь нравится. — Галя окинула насмешливым взглядом мою хмурую физиономию и махнула рукой: — Делай, как знаешь.

— И сделаю. Потом еще спасибо скажешь.

— Обязательно!

И как она умудрилась опять последнее слово за собой оставить? Ведь сколько уже раз зарекался с ней спорить! Видно, горбатого только могила исправит…