Эффект преломления

– Да, – ответила она. – Да, тысячу раз да!

– Прости, прости, госпожа! – кричал между тем Фицко. – Не могу больше! Да, ваше священство! Ее светлость убивала девушек!

Кардинал Форгач сделал знак палачу, и тот опустил плеть.

– Ты помогал хозяйке?

– Да, ваше священство! Тысячу раз да, только убейте меня, прекратите эту муку!

– Твоя тысяча против его, – издевался Черный человек. – Кто прав, Эржебета?

– Где закапывали трупы и сколько их было?

– Один… два… я не помню, ваше священство!

– Так сколько трупов ты закопал?

– Сто… двести…

– Не лги! Говори правду!

– Пять сотен, добрый господин!

– Сколько лет графиня занималась пытками девушек?

Фицко зарыдал:

– Сколько помню ее, ваше священство.

Голос кардинала стал вкрадчивым:

– А не помнишь ли ты, Янош Ужвари по прозвищу Фицко, не произносила ли твоя госпожа богопротивных заклинаний? Не варила ли зелий? Не обращалась ли в ночи полной луны в дикого зверя?

– Довольно, – вмешался Дьёрдь. – Это светский суд, не церковный. В колдовстве тут никто не обвиняется.

– Вы чините препятствия правосудию! – возмутился Форгач.

– Правосудие здесь я, – жестко напомнил Дьёрдь. – Увести обвиняемого. Ввести вторую, Йо Илону.

Огромная женщина вошла, припадая на обе ноги. Руки держала так, чтоб ни обо что ими не задевать. Все пальцы были вывернуты. На лице – ожоги. Эржебета содрогнулась, увидев, во что превратили кормилицу и няню ее детей.

– Смотри, смотри, – шептал Черный человек. – Стоило ли ломать?..

Дьёрдь начал допрос:

– Сколько лет ты служишь у Эржебеты Батори?

– Двадцать шесть уже, – с трудом ответила Илона. – Как пришла кормилицей к Аннушке, так и осталась в Чахтице.

– Сколько девушек ты убила?

Йо Илона затряслась в рыданиях, упала на колени:

– Не убивала я, не убивала, добрый господин! Ведь вы же были в Чахтице, видали нашу жизнь! Как может быть, чтоб я убивала, господин судья?..

На этот раз Дьёрдь сам кивнул палачу. Тот неторопливо выбрал на поясе нужный инструмент – щипцы, подступил к женщине…

Эржебета заткнула уши, не в силах слышать истошный крик верной служанки.

– Я расскажу, прости меня, боже! Я все расскажу, добрые господа! Пять десятков я убила! Пять десятков девок, их и закопала в лесу!

– Что ты с ними делала?

– Била палкой…

– Еще?

– Обливала холодной водой, оставляла на морозе!

– Еще?

– Подождите, господин судья, – снова вмешался кардинал Форгач. – Пусть подсудимая ответит: кто приказал ей убивать девушек?

– Никто не приказывал, я сама хотела, – рыдала Йо Илона.

– Веди себя достойно доброй христианки, дитя мое, – напутствовал кардинал. – Признайся, облегчи душу. Палач…

Снова крики. И отвечал им стук топоров на улице…

– Она предаст тебя, – сказал Черный человек. – Ты же знаешь, они все предают…

Эржебета молчала, кусала губы.

– Госпожа, госпожа приказала мне убивать девок! – кричала Йо Илона.

– А сама убивала? Пытала?

– Да, ваша святость!

Форгач довольно улыбался:

– Как убивала?

– По-разному…

– Стоило оно того? – шептал Черный человек.

– Да… – одними губами отвечала Эржебета.

– Одну она раздела, намазала медом и оставила в саду, на муравейнике! Другую избила до смерти, третью искусала…

– Сколько их было?

– Не помню…

– Сколько? – Форгач навис над кормилицей, орал прямо ей в ухо: – Сколько? Сотня? Две? Пять?

– Шесть! – взвизгнула женщина.

Нотариусы, ведшие протокол, дрожали от ужаса.

– Увести, – приказал Дьёрдь.

Следующей была Дорка. Вошла, держась за живот, еле передвигая ноги. Одежда на ней была изодрана в лоскуты – судя по всему, миловидную рыжеволосую служанку насиловали. Дорка с трудом говорила разорванным ртом, рассказывала страшные вещи. О том, как Эржебета серебряными щипчиками выдергивала соски служанкам. О том, как кусала девушек. О том, как жгла их свечою между ног…

И стучали топоры, и визжали пилы в замковом дворе…

– Правда ли, что графиня принимала ванны из крови замученных девушек? – спросил кардинал Форгач.

– Увести! – приказал Дьёрдь.

Дальше была Ката. Почему-то на ней не было следов пыток. Она держалась уверенно, говорила громко, обвиняла Эржебету в убийствах:

– Трех девушек госпожа приказала закопать в яме для зерна, в Бечко. Пятерых – под окнами, в замке Шарвар. Двадцать закопаны в Пиштяне, в лесу…

– Сколько всего их было?

– Шесть сотен где-то.

– Ты убивала?

– Нет, добрые господа. Мне было жаль бедняжек.

– Пытала?

– Нет, добрые господа. Я приносила им хлеб и воду, когда графиня приказывала их запирать и морить голодом.

– Быть может, эта стоила того, чтобы ломать себя? – насмехался Черный человек. – Она ведь явно наушница кардинала.

Из глаз Эржебеты текли слезы.

– Ты ведь знаешь, это еще не самое страшное предательство… – сказал Черный человек.

Графиня кивнула, утирая бледные щеки:

– Знаю. Но я не могла иначе.

Дальше выступали свидетели. Десятки свидетелей. Крестьяне, слуги, фрейлины. Рассказывали о том, что происходило в Чахтице, перечисляли имена пропавших, убитых, описывали зверства, творимые Эржебетой. И всякий раз, когда речь заходила о колдовстве, заклинаниях либо купании в крови, Дьёрдь грубо обрывал свидетелей.

– Вы препятствуете следствию! – снова возмутился кардинал Форгач.