Эффект преломления

Между тем в окрестных деревнях творилось непотребное: прислужники Эржебеты появлялись там каждый день. Присматривались, хватали кого послабее, волокли в пыточный дом. Круглые сутки оттуда доносились вопли и мольбы о пощаде.

Графиня, с засученными рукавами, резала, пилила, жгла, рвала щипцами. Кровь брызгала вокруг, платье Эржебеты было пропитано ею, на лице расплывались алые потеки, на руках — словно красные перчатки по локоть. Дорка с Йо Илоной держали несчастных, чтобы не дергались, не помешали графине проводить чудовищные эксперименты. Все чаще появлялись на пыточных столах маленькие дети.

Топились алхимические печи, человечиной топились. Бурлили котлы, и Эржебета с Катой костями невинных детей помешивали в них вонючее варево. Полы засыпали углем, чтобы впитал лужи крови.

И каждую ночь выволакивали из дома изрезанные, обожженные трупы, скидывали небрежно на телегу, словно никогда эти изуродованные тела не были людьми, потом свозили дальше в лес, закапывали в общих ямах.

Крестьяне могли только молиться, чтобы миновала их эта беда. Многие хотели бежать, искать спасения в городе, да не выходило: вокруг деревень рыскали черные псы горбуна Фицко, никого не выпускали. Даже священник не мог выбраться из деревни.

Однажды к отцу Иштвану Мадьяри наведался слуга графини.

— Ее светлость велит собираться, покойников отпевать, — прогнусил он.

Святой отец с ужасом захлопнул дверь, заперся в комнатах, опустился на колени, моля Бога об избавлении. Он так и не вышел из дома, впервые в жизни отказал несчастным в христианском упокоении. Священник — всего лишь человек, и его тоже может мучить страх.

В Чахтице людям было не легче. Слугам запретили выходить. Замок тоже охраняли собаки Фицко — благо стая расплодилась огромная. Черные кошки крались вдоль стен, словно следили, чтобы никто не сбежал из Чахтице. Сам Фицко бродил по коридорам, жег вонючую траву, от которой кружились у людей головы, бормотал заклинания. Казалось, его уродливая фигура одновременно маячила во всех концах Чахтице. Иногда он хватал какую-нибудь из девушек, утаскивал в лес, и больше ее никто не видел.

Только цыгане по-прежнему пели и веселились. И безразличен был им страх, охвативший замок. Странно было их веселье на фоне черного ужаса, накрывшего Чахтице.

Так прошло лето и половина осени. Сколько сотен несчастных было замучено графиней? Никто не считал. Сколько могил появилось в лесу? Никто не знал, а слуги, хоронившие тела, давно уже сбились со счету.

С наступлением холодов Эржебета вернулась в замок. Немного похудевшая, но все такая же красивая. Немного уставшая, но все такая же молодая. Немного успокоившаяся, но все такая же безумная. Безумие тлело под агатовой чернотою глаз, скользило в движениях, прорывалось в интонациях голоса.

Большая жертва… Что ж, она платит.

Она села писать письма. Много писем.

«Здравствовать много лет, любезные мои барон и баронесса — Миклош и Мария Ракоци…»

«…Простите меня за тяжкую весть, которую несу я вам о вашей дочери Терезе…»

«…Примите мои соболезнования. Ваша дочь, Изабелла Бетлен…»

«…Скорблю вместе с вами и со всею семьею Чомбор…»

Вскоре по всей Венгрии разъехались гонцы, повезли родителям несчастных горестные вести.

Замок Чахтице, ноябрь 1610 года от Рождества Христова

А в конце осени в ворота замка требовательно постучали. Караульный гайдук глянул в оконце, поговорил с приезжими и отправился к госпоже.

Вскоре Эржебета, закутанная в меха, спустилась во двор, посмотрела в зарешеченное окошко.

У ворот стояли родные погибших фрейлин. Барон Миклош Ракоци, отец Агнессы, граф Дьёрдь Бетлен, старший брат Изабеллы. Вереши, Саларди, Чомборы, Баттяни…

— Здравствуйте, господа, — спокойно приветствовала их графиня. — Чего вы ищете здесь? Или не получили моих писем? Так позвольте еще раз выразить вам соболезнование и сказать, что дочери и сестры ваши, а мои фрейлины, умерли…

— Не ври, проклятая! — крикнул Миклош Ракоци и ударил кулаком по створке. — Получили мы твои лживые письма! Скажи нам, Эржебета Надашди, от чего погибли молодые, здоровые девицы?

Графиня долго молчала, потом холодно ответила:

— Мор в Чахтице случился. Поветрие. Вот и померли ваши родственницы. Хилые были, слабая кровь…

— Ах ты, подлая! — Иштван Вереши бросился на ворота, словно хотел выбить их своим телом. — Мор, говоришь? Поветрие? Да по всей Венгрии уже слава идет о твоих поветриях, колдунья! Отдай нам хотя бы тела наших дочерей! Отдай, и мы посмотрим, есть ли на них следы пыток!

— Не получите вы тел. Померли ваши девки, значит, Богу так угодно было. Помолитесь и не тревожьте их покой. Ступайте прочь, пока я не выслала своих гайдуков, — ответила Эржебета.

— Ты пожалеешь, ведьма! Ты заплатишь за наших дочерей!

— Я плачу. За все плачу, — проговорила графиня, отходя от ворот.

Родичи погибших несколько мгновений стояли молча, потрясенные наглостью Эржебеты. Они, знатные, богатые, не смогли добиться правды о смерти своих дочерей!

— Что же это творится, люди? — воскликнул Ракоци. — Что же творится в Карпатах?