Единственный последователь

Он миновал арку и вышел на широкую балюстраду, которая полукольцом охватывала здание. Уже совсем стемнело, но звезды терялись в свете бесчисленных огней Оморона – их отсвет придавал небу коричнево-кремовый оттенок. Питер подошел к краю балюстрады и, вцепившись покрепче в поручень, погрузился в созерцание открывшейся ему картины.

16

При свете дня Оморон казался городом дворцов – теперь это был город звезд. Гигантские башни, уходящие в облака, мерцали огнями, у их подножия бесшумно вспыхивали, трепетали и гасли полотнища разноцветного пламени. Изумрудно-зеленый, лиловый, ярко-оранжевый – всем без исключения цветам нашлось здесь место.

Питер не мог понять, что видит – жилые здания или какие-то дороги. Все двигалось, сияло, переливалось в умопомрачительном смешении красок и при этом не издавало ни звука – он слышал лишь отдаленное легкое гудение да голоса людей, прогуливающихся по балюстраде. В лицо дул теплый ветер, слабо пахнущий разогретым пластиком и металлом, небо словно расчерчивали бесчисленные метеоры – флаеры тоже излучали слабое сияние и оставляли за собой блеклые полосы света.

Питер с трудом оторвался от завораживающего зрелища. Надо что-то придумать, найти способ добраться до Башни.

Балюстрада плавно понижалась – в Омороне вообще не было лестниц, казалось, строители намеренно избегают острых углов. Внизу раскинулся парк, деревья мерцали колдовским синеватым светом. По проложенным между ними дорожкам прогуливались парочки – за некоторыми следовали белые шары, освещающие путь, другие предпочитали скрываться в полумраке.

Быть может, Фэлри тоже здесь гуляет, когда прилетает в Оморон, подумал Питер, и на секунду позволил себе представить, как они вместе погружаются в загадочный синий полумрак, как он превращает золото волос Фэлри в серебро в тот миг, когда эр-лан прижимает Питера к стволу дерева, и низкие ветви скрывают их от всего мира…

Ударило желание – горькое, мучительное. Первая любовь Питера была более грубой и плотской, притяжение в ней странным образом граничило с неприязнью. Порой нестерпимо хотелось подкараулить Винни где-нибудь в лесу, дать по морде и, пока он валяется в отключке, удовлетворить наконец чудовищную, бездумную жажду.

Теперь же и мыслей таких не возникало, и даже в фантазиях Питер не смел заходить слишком далеко. Если бы только Фэлри позволил, он носил бы его на руках, сдувал пылинки, лелеял… да, кровь его волновалась, но это была скорее пылкая страсть последователя к своему божеству. Мысль о том, что кто-то может причинить эр-лану вред, казалась невыносимой.

Он решительно потряс головой, избавляясь от грез. Можно простоять так всю ночь, погрузившись в бесплодные мечты, и ни на сантиметр не приблизиться к Башне.

Питер быстро огляделся и понял, что флаер нельзя призвать откуда попало – для этого существуют специальные места. Одно из них находилось в центре здания-«цветка», а второе явно посреди парка – он видел, как разноцветные точки грациозно снижаются, а навстречу им по спирали плавно взлетают новые. Завораживающая красота танца пылинок в столбе солнечного луча.

Питер снова встряхнулся, пытаясь собраться с мыслями. Он не мог понять, что такое на него нашло, что за несвоевременная сентиментальность и мечтательность?

Будь рядом Полуликий, он бы объяснил, что в ночное время цветы и деревья всех парков Оморона начинают испускать аромат, содержащий слабый расслабляющий галлюциноген. Это создает приятную атмосферу для гуляющих и предотвращает преступления, уровень которых с наступлением темноты неизбежно повышается.

Питер решил попытать счастья в парке, спустился с балюстрады и очутился среди необыкновенных деревьев. Они так и манили присесть на траву у их подножия и забыть обо всем – некоторые отдыхающие так и делали, в синем полумраке тут и там скользили призрачные тени. Но Питер решительно сосредоточился на своей цели, не давая очарованию этого места захватить его.

В центре парка находилась уже знакомая круглая площадка, на которой, сцепившись, будто перед кончиной и уронив бессильные головы друг другу на плечи, стояли две парочки. Чуть поодаль Питер заметил девушку в облегающих темных брюках и чем-то вроде длинной туники с капюшоном, тоже облегающей и блестяще-белой.

Он приблизился, прикидывая, как бы попонятнее обрисовать свою просьбу. Питер был равнодушен к девушкам, поэтому общался с ними совершенно свободно – собственно, гораздо свободнее, чем с парнями – и считал, что никаких проблем не возникнет.

– Простите за беспокойство, госпожа, – собственный голос прозвучал странно, но именно так отец порой в шутку обращался к маме, а он происходил из благородной тэрасской семьи. Так что приветствие показалось Питеру подходящим.

Тут девушка обернулась, и он поперхнулся слюной и закашлялся.