Единственное число любви

Он сел на кровати, надел халат и, тщательно запахнувшись, вышел в прихожую, откуда вернулся с носками и черной парой шерстяного белья.

— Носки и это, — я показала на предмет, в обиходе называемый подштанниками, — надевайте прямо сейчас. — Он послушно оделся. — А теперь ложитесь на живот.

Через несколько минут стонов и охов больной, уже одетый и с завязанным горлом, принял лекарство — я всегда ношу с собой целую аптеку — и вновь попытался реабилитироваться:

— В шкафу на кухне есть отличный коньяк, и вы, я надеюсь, не откажетесь попробовать его. За мое здоровье, — неуклюже добавил он.

Я подумала, что небольшая доза коньяку ему не повредит, но сама сдаваться не собиралась.

— Вы можете немного выпить, а я буду бороться за ваше здоровье другими способами, — сказала я, поднимаясь. — Кроме того, меня еще ждут больные. — Это было неправдой. Карточка Кирилла лежала в моей сумке последней.

— В такое время? — удивился он. Себя он моим больным, похоже, уже не считал.

— Но вас же не удивляет, что в такое время я нахожусь у вас.

Я принесла ему рюмку коньяку, села за письменный стол и включила настольную лампу, отчего он поморщился. Отодвинув какие-то напечатанные на компьютере бумаги, положила перед собой карточку. Его фамилия была Тавровский, в имени «Кирилл» не хватало второго «л», в графе «место работы» стояло «киностудия», а год рождения совпадал с моим. Быстро записав результаты осмотра, я достала пачку бюллетеней, но Кирилл, все это время наблюдавший за мной, сообщил, что бюллетень ему не нужен.

— Понятно, — сказала я. — Но для того, чтобы мои усилия не пропали впустую, обещайте, что будете вести себя разумно.

— Хорошо. Если ничего не случится, — туманно пообещал он.

— А что может случиться?

— Этого никто не знает.

— Ну что ж, — сказала я, погасив лампу, — послезавтра навещу вас примерно в это же время. Но если почувствуете себя хуже, звоните.

— Вам? — Он попытался изобразить оживление.

— В поликлинику…

— А как ваш муж относится к поздним возвращениям? — спросил Кирилл, уже подавая мне в прихожей пальто. — Или он тоже врач?

— Мой муж действительно был врачом.

— Был? — переспросил он испуганно.

— Да, но теперь он… занимается другими вещами. И мы уже давно не вместе. — На самом деле я давно не интересовалась, чем занимается Игорь.

— Извините, — сказал Кирилл и виновато попрощался.

Назавтра я узнала, что число больных с симптомами гриппа удвоилось, но до пика эпидемии, по-видимому, еще далеко. Главврач, сам проводивший утреннюю планерку, сообщил статистику осложнений, подтвердившую мои наблюдения, а в заключение, пожелав всем присутствующим сохранить работоспособность, попросил лояльно относиться к практикантам и при этом посмотрел в мою сторону. В ответ я улыбнулась ему насколько могла очаровательно.

Взамен рыженькой мне прислали бесцветную крыску в очках. Едва взглянув на нее, я поняла: эта уж точно не ворвется в мой кабинет в истерике. Ее вопросы были разумными, ответы она выслушивала внимательно, записывая что-то на листочек в клеточку, а на мои безобидные шутки, которые обычно облегчают контакт, ни разу не улыбнулась. Когда я отправила ее в регистратуру, моя медсестра, присутствовавшая при разговоре, только вздохнула.

Готовясь к приему, мы пили с ней крепкий кофе и обсуждали предстоящие дела. Я просмотрела перечень повторных квартирных вызовов. Из больных, у которых я побывала вчера, в поликлинику уже позвонили двое: к пожилому сердечнику ночью выезжала неотложка, а полная тридцатилетняя дама, чей цвет лица мне сразу не понравился, вдруг почувствовала какие-то непонятные боли. Обоих я решила навестить в обед, между утренним и вечерним приемами, а на новые вызовы отправить крыску.

День выдался тяжелым, последнего больного я приняла в полдесятого вечера и домой вернулась совершенно без сил. В квартире было холодно. Включив чайник на кухне и обогреватель в комнате, я сбросила с себя одежду, надела пижаму, забралась на диване под плед и, видимо, сразу же задремала.

Я проснулась, когда на часах было полвторого. Полусонная, достала постельное белье и потащилась в ванную, чтобы принять душ, а встав под теплую струю, вдруг отчетливо вспомнила, что только что видела во сне Кирилла. И теперь какие-то детали сна дразнили меня, ускользая прежде, чем мне удавалось их осознать. Но на душе было почему-то радостно. Удивительно: проснувшись утром по звонку будильника, я поняла, что это радостное ощущение все еще живет во мне. Сделав несколько упражнений, на что меня хватало далеко не всегда, я завтракала и думала о Кирилле, которого должна была сегодня увидеть.

…Волнуясь, я позвонила в уже знакомую обшитую деревом дверь. Улыбка открывшего мне хозяина была радостно-смущенной, и я сразу почувствовала себя… как-то очень уютно. Наверное, слишком уютно. Стараясь, чтобы это не отразилось на моем лице, я пошла мыть руки, успев по дороге задать Кириллу несколько вопросов о самочувствии.

Я видела, что ему лучше. Кашель стал мягче, явного жара не было, но капельки пота на лбу сказали мне, что до выздоровления еще далеко. Странно, если бы было иначе.