Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней

В конце своего исследования автор отмечает: «На основе сказанного можно сделать вывод, что проблема “единого и многого” не является случайной или посторонней темой в прагматизме У.Джеймса и логически следует из наиболее существенных положений этой концепции. Для прагматизма характерно рассмотрение любых теоретических идей с точки зрения их практического значения и возможных эмпирических последствий, в качестве планов возможных действий или инструментов, позволяющих согласовать ожидания с опытом. <…> С точки зрения прагматизма это является убедительным аргументом в пользу монистической онтологии и говорит о её соответствии определённым практическим интересам. Но из тех же предпосылок, из того же характерного для прагматизма стремления идти навстречу интересам практически ориентированного сознания, могут быть выведены возражения против последовательного монизма. Смысл этих возражений состоит в том, что монистическая гипотеза представляется абстрактной или отчуждённой, поскольку исключает из рассмотрения множество существенных с практической точки зрения эмпирических различий. Таким образом, дилемма единства и многообразия приобретает особенное, центральное значение для автора, рассматривающего абстрактные идеи с точки зрения их практической эффективности»[57].

Из этого следует заключить следующее: вполне разумно, что тенденция Пирса к закону случайности органически выразилась у Джеймса в проблеме Единого и Многого и в склонности к плюрализму. Это же стремление выразилось и у Дж. Дьюи, и у представителя позднего прагматизма Р.Рорти. Оба признают плюрализм истины и космологическую роль случайного. Например, Рорти пишет о состоянии иронизма, которое наступает тогда, когда люди полностью осознают случайность своего места в истории и случайность содержания своего философского словаря. Иными словами, философия прагматизма уже показала связь природы случайного и необходимости плюрализма. Но она сделала это недостаточно ясно, не увязав их на онтологическом уровне, а исходя из сугубо практических соображений. Последовательное изучение связи этих категорий может привести к впечатляющим научным движениям в самых разных областях.

Как ни странно, но соображения о взаимосвязи дуализма и случайности можно найти и у Витгенштейна[58] в пункте 2.0121 «Логико-философского трактата». Конечно, Витгенштейн не имеет этого в виду, но эта мысль неявно прослеживается. Что-то существующее само по себе, или субстанция, объявляется им выступающей в качестве случайности. Причём именно «впоследствии», то есть уже после того, как она произошла. Весьма неожиданно, но в этом смысле дуализм может стать парадигмой, объясняющей в том числе и причину направленности времени от прошлого к будущему.

Возвращаясь к исходной проблеме этой статьи, отметим, что всякая трагедия является признаком онтологического разрыва, и этот разрыв, в предложенных терминах, естественно или искусственно (по воле человека) заполняется тем, что мы называем случайностью. Если выражаться на уровне метафор, случайность здесь выполняет такую же интегральную роль, что и релятивистские эффекты в физике больших скоростей. Благодаря этим эффектам мир сохраняет непрерывность, но происходит это за счёт искривлений пространства и времени. Как уже отмечалось, на уровне ментальной каузальности могут иметь место и топологические искривления, которые приводят к тому, что вероятность ментальных процессов способна влиять на вероятность нейронных процессов. Об этом закономерно находим и у Пирса: «Закон разума делает возникновение какого-то данного чувства всего лишь более вероятным. Таким образом, он напоминает “неконсервативные” силы в физике, такие как трение и так далее, которые связаны со статистическими единообразиями при случайных встречах триллионов молекул»[59].

Из дискуссии с А.В.Марковым

В конце первой части мы хотим привести выдержку из нашей полемики с профессором А.В.Марковым, который опубликовал рецензию на нашу книгу «Каузальный дуализм: размышления об онтологии и природе сознания». Рецензия обращалась не к частным темам работы, а к её общему смыслу, требуя от предложенной онтологии каузального плюрализма большей определённости.

Статья Маркова выявила новые, не замеченные нами «монистические оговорки», которых немало и в науке, и в обыденном сознании. Это такие слова, понятия или идеи, которые мы собирательно охарактеризовали как «помочи Единого», или, строго говоря, это теории, объединяющие то, что в природе не объединено никак иначе, кроме как с помощью самих этих теорий.

Такой теорией является и само понятие Единого. А также понятие «контингентность» (не-необходимость), которое мы обсуждаем далее. Рецензия Маркова окончательно сформировала наше отношение к монистическим воззрениям как к инструменту подчинения и контроля, за что мы очень благодарны. Единое Ничто мы уже понимаем здесь как корпус парадигм ограничения свободы. Но ещё пока на теоретическом уровне.

Контингентна ли контингентность [60]