Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней

Покажем это различие на простом примере. Предположим, что вы ребёнок и мать запретила вам есть мороженое за какой-то проступок или просто потому, что оно очень холодное. Однако такой запрет ещё не означает полного родительского запрета, и вы всё ещё можете спросить разрешения съесть мороженое у папы. И, кто знает, – может быть, у него сегодня хорошее настроение, и всё получится.

При таком положении дел выдавать материнский запрет за общий родительский запрет означает создавать теорию Единого. Мать лишь подразумевает, что отец тоже против мороженого, но она всё равно может сказать: «Надо слушаться родителей», на самом деле имея в виду: «Надо слушаться мать, несмотря на то что думает по этому поводу отец». В то же время позиция отца может отличаться.

Если мы принимаем множественность источников причинности как фактологическую данность, то, как следствие, оказывается, что любое объединённое влияние этих источников есть проблема. А точнее, – теория. Теория Единого. При этом если понимать исходную гетерогенность причин, то теория Единого – это всегда удобный и простой путь. Однако на пути создания таких теорий возникают термины наподобие такого, как «родительский запрет», и дальше эти термины начинают жить своей жизнью, в отрыве от реального положения дел. Вот чего следует избегать, если мы хотим сохранять надежду на мороженое.

Финальное замечание

Человек убежденный, на самом деле, сделал вот что. Он создал убеждение, что смерть – далеко не самое страшное, что может произойти. Человеку знающему это было почти недоступно, ведь он получил знание, что человек умирает, и это знание никуда не делось. После смерти человек заканчивает своё существование как личность. Поэтому все, что он желает получить как личность, он может получить только при земной жизни.

Человек убежденный не отменил этого знания, ведь знание нельзя отменить, но только опровергнуть. Однако он создал убеждение, которое позволило относиться к этому знанию не столь уж однозначно. Человек убежденный придумал бессмертную душу и вечную жизнь души. Не как знание о бессмертии древних египтян, которое было опровергнуто. А как убеждение Сократа или Христа, что нечто в человеке вечно (например, душа), которое невозможно опровергнуть. Это убеждение было нужно для того, чтобы сказать: «Нет, смерть тела – не самое страшное. Страшнее этого смерть бессмертной души». А точнее, грех или беззаконие.

Убеждение в том, что совершать зло ради выгод в «этой жизни» недостойно, связано далеко не только с религиозными воззрениями. Хотя наши знания прямо указывают на то, что следует искать выгоду во всем, даже нерелигиозные люди часто не готовы на подлость и тем более на преступление. Даже если полагают, что это зло останется безнаказанным. Убеждение о «бессмертности души» уже давно не является религиозным, и существует как оплот человеческого добра и общежития. К несчастью, оно же является и источником другого зла.

Не мелочного и подлого эгоизма человека знающего, конечно. Человек убежденный творит зло не ради себя, а именно в силу убеждений, то есть думая, что поступает хорошо и во благо своей бессмертной души. (Он может даже вредить себе лично, и все же идти на зло по идейным соображениям). Это зло войн и инквизиций. И это зло очень трудно отличить от добра, так как оно совершается в силу крепких убеждений. Такое зло часто совершается из высших идеалов и должно по идее приводить к общему счастью. Или утопии.

Вот почему сегодня мы говорим, что человек надеющийся должен поступить по отношению к убеждениям так же как когда-то давно человек убежденный поступил по отношению к знаниям. В действительности, что именно он собирается и должен сделать? Человек убежденный заявил, что смерть не абсолютна и существует вечная душа. Но он даже не задумался о том, зачем душе вечная жизнь. Это поистине забавно, ведь вопрос о смысле жизни не решён и по сей день, что уж говорить о жизни вечной.

Фактически человек убежденный просто обьявил, что вечная жизнь лучше конечного существования. И никто не собрался противопоставить этому хоть что-то. А это значит, что ради вечной жизни можно сотворить или натворить очень многое. Идея вечной жизни выглядит сегодня как подмена смысла жизни. Как ответ вроде такого: «Мы не знаем смысла жизни, так лучше тогда не умирать. Может быть, рано или поздно мы узнаем».

Пожалуй, пришло время задать вопрос, можно ли оправдать все убеждения только тем, что вечная жизнь души так несомненно и абсолютно ценна. Мы не предлагаем отказаться от этой идеи совсем, ведь, в конце концов, мы же не отказались от знания о смертности человека. Мы лишь считаем, что за убеждениями должно скрываться что-то содержательное, помимо указания на вечную жизнь. Ведь вечная жизнь, по-сути, бессмысленна сама по себе.