Единоборец

Сразу же мне на глаза попадается женщина. Здесь тепло, и она едва одета. Ей лет около тридцати, но тело выглядит истощенным, буквально изношенным, какое бывает у женщин, которые слишком много работают, слишком много пьют, и практически никогда не отдыхают.

– Новенький? – спрашивает она.

– Имитант.

– Она криво улыбается, оценив шутку.

– Что надо?

– Ищу старшего раба.

– Идем со мной.

Я иду за ней. Мы спускаемся по ступенькам, несколько раз поворачиваем и оказываемся у маленькой двери. Я толкаю дверь и вижу за ней каморку. Что-то вроде хорошо освещенного чулана, заваленного вещами. На стене – большое зеркало. На единственном стуле сидит уродского вида мужичок и пытается отремонтировать туфель, вонзая в него длинную игру.

– Это к тебе, – говорит женщина и уходит.

За стеной слышатся крики ребенка. Судя по звукам, ребенка бьют. Крики переходят в визг. Мужичок недовольно морщится.

– Садись, выпьем, – говорит он. – Тебе повезло, что на меня попал. Я человек простой. И добрый, если меня не трогать. Денисий, ты его не знаешь, умер осенью. Вот он был крут.

Мужичок наливает мне стакан прозрачной жидкости, судя по запаху, самогона, чокается, мы выпиваем. Я сразу же анализирую состав раствора. Жидкость не очищена. Содержит четырнадцать опасных для жизни компонентов. Но мои фильтры могут обезвредить и не такое.

– Отчего умер Денисий? – спрашиваю.

– Замерз. Он обслуживал охлаждающий генератор. Положено работать в паре, но он вышел один. Ночью, как положено, выпил, чтоб не так страшно было. Ну и, понятно, потерял концентрацию.

Ребенок за стеной опять начинает орать.

– За что ее так? – спрашиваю я.

– Это Машка. Ее сегодня расселяют, – отвечает мужичок. – Не хочут они уходить, никогда не хочут. Вот и приходится дубасить. Детишки и бабы, они это всегда понимают.

Он показываем мне увесистый кулак.

– Я пришел, чтобы выразить почтение, – говорю я.

– Понятно. Но это не ко мне. Я всего лишь старший в этом доме, а тебе нужен староста квартала. Здесь, в квартале, тридцать семь человек. В доме – одиннадцать. Двенадцать, если считать тебя. Детей я не считаю, их все равно будут расселять. Лидка, уйми этого ребенка, мать твою! – кричит он, и вопли за стеной затихают.

– Расскажи мне об этом.

– О чем? – удивляется он.

– О детях. Что с ними делают?

– А черт его знает, что с ними делают, – он наливает еще по стакану, и мы чокаемся. – Ух, звериное пойло! Когда-нибудь все от него загнемся. Варим прямо здесь, в подвалах.

– Все-таки, что дети? – напоминаю я.

– Их расселяют. Никто не знает, что это значит. Они просто не возвращаются, вот и все. Может быть, они умирают, может быть, и вправду, куда-то переселяются.

– На поверхность? – предполагаю я.

– На поверхность, это вряд ли, – сообщает мужичок, подумав. – Они же расскажут обо всем, что тут видели. Нет, на поверхность, это нет. Разве что, им поправляют память, это, конечно, может быть. Еще налить? Прости, что без закуски.

– А ты как сам думаешь?

– Я думаю, что их топят, как котят, если тебе интересно мое мнение. Машка тоже так думает, поэтому и орет. Оно, конечно, жалко, хотя с самого начала знаешь, что оно не вырастет. Свое все-таки. Потихоньку привыкаешь, но ведь все равно жалко, правильно? Я здесь родил уже семерых, но осталась одна Машка. И та сегодня уйдет. Ну ниче, настрогаем новых. С детишками, оно, жизнь повеселее.

– И ничего нельзя сделать? – спрашиваю я.

– Как ничего? Можно. Почему ничего? Иногда детей оставляют, но очень редко.

– Что для этого нужно?

– А тебе зачем? – настораживается мужичок.

– У меня свои интересы.

– Знаю я твои интересы. Хочешь задарма получить малолетнюю б…. Так учти, что девчонки еще совсем малы. Долго ждать придется.

– И все-таки?

– Ниче не выйдет.

– А ты все-таки расскажи.

– Если ты хочешь оставить себе ребенка, его нужно защитить. Женщина для этого не годится, тут нужна физуха, голая сила, то есть. А мужики обычно в это дело не ввязываются. Ты должен доказать, что ребенок тебе нужен. Лично я думаю, что они не могут оставить здесь много детей, поэтому проверяют, кому дети нужны по-настоящему, а кому нет. Чтобы не перепутать, кого оставлять.

– Может быть, они изучают нашу психику в сверх-острых ситуациях, – предполагаю я. – В ситуации острого конфликта человек раскрывается по-настоящему.

– Может, оно и так, – соглашается мужичок. – Мне-то почем знать. А то, что они нас изучают, это правда. Каждый второй здесь работает подопытным кроликом. Это по совместительству, то есть. А физуха, она-то у тебя есть?

Я подцепляю ногтями гвоздь, вбитый в столешницу, вытаскиваю его и завязываю на бантик. Мужичок смотрит на гвоздь с искренним непониманием. Потом трогает его пальцем и убеждается, что гвоздь настоящий.

– Уважаю, – говорит он, наконец. – Это я уважаю. – А ты точно человек, не из ихних?

– Точно, человек. На сто один процент.

– Тогда отдам тебе мою Машку. Пусть лучше она тебе в кровать ляжет, чем на тот свет. Подрастет, будет добрая жена. У нас ведь женщины в основном старухи. Видел ведь мою Лидку?