Эдера 2

Во-первых, от человека недалекого никогда нельзя ожидать чего-нибудь из рук вон выходящего; недалекий человек на то и недалекий, чтобы совершать недалекие поступки, и твой враг никогда не сможет ожидать от тебя чего-нибудь стоящего, какого-нибудь хитрого, изощренного хода.

Во-вторых, такая позиция дает еще и то преимущество, что тебя никто не воспринимает всерьез; следовательно, ты можешь нанести удар в самый неожиданный, в самый непредсказуемый для противника момент.

Еще в шестидесятые-семидесятые годы, в родном Неаполе, во время драк, когда сходился квартал на квартал, Джузеппе мог один продолжать схватку, даже когда на него прыгала целая толпа — лишь бы подняться. Если он находил в себе силы вскочить, то делал испуганное лицо, повторяя: «Не надо так, не надо, я во всем виноват, сейчас, синьоры, мы разберемся по-хорошему», делая так, чтобы противники утратили бдительность; после чего, каким-то животным чувством определяя главного, резко прыгал на него, как футболист на мяч, летящий с углового удара вдоль ворот, и наносил в этом стремительном падении страшный удар лбом в лицо — на какой-то миг лицо противника делалось сахарно-белым, словно обмороженным, а затем превращалось в кровавое месиво. Не глядя на поверженного противника, Росси мгновенно поднимался, нацеливаясь на другого; остальные после такого поворота событий, как правило, пускались бежать. А Джузеппе прекрасно знал: если побежал один, то драки уже не будет, потому что толпа сильна своей общностью, до первого поверженного, до первой серьезной трещины...

Многие из тех, кто неплохо знал Джузеппе Росси еще по Неаполю, раньше, небезосновательно, по всей видимости, утверждали, что в глубине души он циничен до самой последней степени, Раньше Росси и сам не скрывал, своих убеждений, что в жизни самое главное — иметь хорошее здоровье и очень много денег, а остальное всегда можно будет купить — было бы желание, однако с течением времени понял, что никогда нельзя высказывать подобных мыслей вслух, так как это может оттолкнуть людей; о подобных вещах лучше всего помалкивать...

Отторино, отличавшийся необычной проницательностью и знанием человеческой натуры, сразу же понял, что из себя представляет Росси — когда лет семь назад он, по своей природной доброте, а также повинуясь какому-то малообъяснимому минутному капризу, какому-то темному повороту своей души, вытащил этого молодого человека из одной очень неприятной истории в Монте-Карло, заплатив его карточные долги, он, даже не думая, предложил «этому проходимцу» место своего личного секретаря.

В то время кривая карьеры Джузеппе Росси достигла своей наинизшей отметки (это — тема отдельного и очень продолжительного разговора), и он, не думая, с радостью согласился.

Однако, как это ни странно, но Джузеппе не очень беспокоился о своем будущем. Он верил в свою судьбу. «Всегда есть начало и конец,— философски говорил он в подобных случаях,— а то, что находится между ними...» И Росси небрежно махал рукой, словно давая понять, что его это не интересует.

Джузеппе действительно верил в свою судьбу. Он предпочитал плыть по течению, и никогда — не против, тщательно следуя его поворотам, преодолевая неожиданные препятствия и на короткое время сходясь с людьми, которые могли быть ему полезны...

Дель Веспиньяни целиком устраивал Джузеппе — ведь на «Ливидонии» он обрел необременительную службу, стол и дом, которого у Росси, по большому счету, никогда не было, а заодно получил необыкновенно влиятельного заступника, который часто, очень часто вытаскивал его изо всякого рода сомнительных историй; а Джузеппе Росси имел прямо-таки природный талант попадать в такие истории.

Кроме того, Отторино назначил Джузеппе неплохое жалование — не хуже, чем у профессора в Миланском университете, а поручения, которые выполнял за это жалование (не считая того, что Росси удавалось прикарманить), были разовыми, непостоянными...

Видимо, и Джузеппе устраивал графа — по крайней мере, двумя качествами — необычайной изворотливостью и умением молчать — достоинства, которые во все времена ценились весьма высоко.

То, что задумал Росси, было беспроигрышно — во всяком случае, он был уверен, что сможет задержать Андреа в Палермо не только дней на десять, как и хотел граф, но и на куда более долгий срок, и притом — не просто задержать, но и дискредитировать...

А это было бы просто здорово — Росси понимал, что граф втайне желал этого, желал, чтобы Андреа предстал прежде всего в его, Отторино глазах в самом что ни на есть невыгодном свете...

Желал — но ввиду своей крайней щепетильности не хотел признаться в этом даже самому себе, наверное — даже мысленно...

В тот день, ставший потом для Эдеры памятным, настроение ее то резко поднималось, то также резко падало — это зависало от того, как часто она смотрела на часы.

«Отторино говорил, что пошлет самолет за Андреа после обеда, — думала она, — стало быть, это где-то после трех часов... Почему не раньше?..»