Echo

- Искупаться ведь тоже нельзя, - глупо я сказал, - часов в девять приеду тогда (у меня были дела к её матери). Может хоть у меня есть…

Я было зашёл в ванную помочиться, но призадумался – делать это или нет. Покрутил кран, на раковине стоит шампунь «Нивея хея кея» (это её произношение; помню раз спросил у неё «Хейр кейр», а она не поняла! а Репа, та вообще говорит «Хайр карэ»!) – однажды тоже не было мыла, я вымыл руки с ним, понюхал и остолбенел: вот он, запах любимой! а я-то думал, что это её особенный аромат! А это серийный расхожий шампунь, в рот он  колебись конём! А запах пота, естества они не уважают!..

Я уходил, она закрывала дверь. Мне иногда кажется, что она влюблена в меня. Что такое это её «влюблена» – я не знаю, я боюсь… Я запнулся в пороге и даже чуть не сказал: «Поехали со мной, у меня <на квартире> искупаешься». Конечно, а что тут такого? Но что я бы с ней сделал – я не знаю сам, что с ней делать, она как-то бессистемна, «недоразвита», вне классификации; как, впрочем, и я… Быстрей бы уйти, приехать, может есть вода… вода… А если бы с ней искупаться? Нет, это только америкашки так могут – для них секс это и есть секс, а для меня это текст, у него есть не только начало, но и середина и конец, а конец всегда плачевный, если не врачебный… Я и так без неё уже не смогу – не смогу искупаться. Я буду лизать ее влажные ляжечки, икорочка, ягодички, я… Все текут, все изменяют, и даже в одну руку нельзя войти дважды… Сперма – это своего рода слёзы, в воде они сворачиваются, превращаясь в какую-то резину…

Ю-Ю, бедная, пробовала воду, о чём-то думала, чуть ли не плакала… Стала звонить Кирюхе, прикрыв дверь к отцу. Той не было, хотя они  договорились ровно в 12. Она видела себя в зеркале с трубкой в руке, немного трясущейся, смотрела в своё слегка припухшее личико, рассматривала красные пятнышки  на носу, водила пальцем  по передним чуть кривым зубкам, она хмурилась. Она крутила диск, смотря в себя, в упор в свои, как говорят, «вечно затуманенные глазауси», на прилепленную к зеркалу открытку от Кирюхи: котёнок-пушистик, завитки и блёстки, внутри «Люлёнок! С 15-летием!» - всё как обычно… а дальше: «Люби самых сладких мальчиков!» …Сброс, опять, она разговаривала с ней, впрочем, она едва что смогла из себя выдавить, однако всё получилось, назначена встреча, хотя такое трудно себе вообразить, наверно это для бессистемных людей.

Эту картину лучше бы изобразить акварелью: Ю-ю в полный рост, стремительная-нервная, но акварельно вяловатая, припухшая и прищуренная, как Лолита, - и большая, смачная панорама – полукруг за ней (хотя, кажется, акварели обычно миниатюрны)…Такие цвета, как фиолетовый, сиреневый, лиловый, морской волны, блестяще-синий - цвет горения газовой конфорки – с розоватыми отсветами-блёстками – преобладают, правда не там, где надо: личико её светится водянистым смешением сине-зелёных тонов, фиолетовые волосы, красные искры в глазах, ярко-жёлтые ресницы… Как в цветном негативе: лиловые, тёплые лосины у нас здесь тоже ядовито-жёлтые, зелёные складочки, зато ноги, блестящие икры, полны всеми заявленными в начале «глухими», «внутренними» цветами и тонами… Пламя Вечного огня на заднем фоне - неестественно, кислотно ярко-зелёное, с жёлтыми и ярко-светлосиними (тоже почти «жёлтыми») блёстками, ярко-чёрные деревья, голубоватые фонари, синие камни бордюров, серо-зелёный бетон, багровые газоны, оранжево-коричневые ёлки, чёно-красные лица прохожих и сидячих… Ещё бы ей добавить в руки букетик цветов – какие-нибудь кровавые ландыши  (но так как свидание у нас не совсем нормативное, мы, чтобы не привлекать особого внимания, не подарим ей этих цветочков – да она сама бы не взяла!).

  Она была одна, она была одна. Она – была одна!

  В плейере другой девушки звучит уверенная музыка – она стоит в скоплении посетителей в очереди в табачном киоске, подсчитывая монеты  в кармане, чуть кивая головой в такт и изредка невольно произнося вполголоса: «Rammstein!». Возбуждённые молодые тёлки и тельцы, лезущие за пивом, сигаретами или чупа-чупсами, проживающие в таком захолустье как Тамбов и прожёвывающие такую глупость как Stimorol, оглядываются на неё, пренебрежительно выпячивают нижние губы, напоминая коров или шимпанзе (если в городке Рамштайн шептать себе под нос «Tambow», тоже мало кто поймет, она, кстати, пробовала и даже знает, что rammstein - это бетонные бордюры на автобанах).

 Девушка нервничает, смотрит на часики, но их нет. Она выключает плеер и спрашивает, который час. Без пяти, отвечает ей какой-то деловой мальчуган, остальные почти отворачиваюся…