- Посмотрите, каких успехов наш гениальный Рыбачок достиг в занятиях поэтической мастурбацией (так Репа именует палиндромию): «
Мы удохли, правда, не очень весело, а я говорю:
- Ты лучше алкофилософию почитай, здесь где-то валяется…
- Вы лучше вот почитайте, - О’Фролов раскрыл самое начало «Истории искусств», где на первом идеально белом форзаце идеально чёрной тушью была нарисована прямоугольная рамка, а в ней четыре лапидарные строчки – словно эпиграф к мировой истории:
-----------------------------------
время необратимо
пространство бесконечно
смерть неизбежна
жизнь уёбищна
------------------------------------
…Или эпилог, послесловие, эпитафия, прощальная записка гения… А все дохли, даже я, и тут понеслось. Я говорю (из угла, из мусора говорю): надо было «Бог умер» дописать, или наоборот - «прекрасна» написать. А Реппа: разверни, говорит, последнюю страницу и там увидишь: «Бог родился/ жизнь прекрасна/ смерть избежна/ пространство конечно/ время обратимо». Мы удохли и открыли второй белоснежный форзац, но он был пуст, только крошки графита и мелкие щепки древесины – О. Фролов наверно чистил карандаш. Я открыл другую страницу – в начале - и, увидев обычную картинку, провозгласил:
О. Фролов подхватил совсем в тему, вероятно, о личном, глубоко его волнующем:
А Репа опять:
А я-то с полу:
А О. Ф.:
И уж совсем до неприличия… Таких двустиший, неполноценных, половинчатых частушек, штук двести наклепали – одна срамней другой, О. Фролов даже не утерпел и стал записывать!..
Наконец Ксю встала на четвереньки, а Светка пристёгивала приспособление.
- Давай ты быстрей!
- Ты уверена, Ксю, что-то он слишком уж толсый – я б таким не решилась себе даже в перёд полезть…
- Да, чуть не забыла! – спохватилась она, – там у меня в штанах, в кармане презер есть – смазка хорошая, вон там на полочке ещё крем…
- А это что такое?
- А это себе вставляешь – для отдачи… совсем маленькая штучка, но для клиторального нормально… только закрепи как положено, а то сорвётся… Давай, только сразу так не врывайся… ведь всё же толстый… помажь, послюнявь его…
Вместо этого Светка развела ягодицы Ксю и припала язычком, потом всем ртом, как бы в засос и пуская слюну. Ксю постанывала.
- Блин, у тебя тут совсем всё… натёрто вокруг… и губы… как настоящие… может не надо всё-таки сюда…
- Давай! Что я только туда не пихала! Три фаллоса уже выкинула – маленькие, мне надо чтобы впритык, чтобы до боли… смотри, что я могу – прям как та тёлка из порнухи! - Она воткнула в себя пальчик, потом сразу другой, расширяя отверстие, стала как-то сжимать мышцы, фырскать-пыркать попой, как ртом.
- Ну ты совсем, Ксю!..
- Давай, только со всей силы, не останавливайся ни за что.
Я стал убирать с кухни магнитофон – нужно было перенести отдельно его и колонки, расставить на окне и подключить. Всё равно завтра всё убирать, как всегда подумал я (по окончании пьянок, если я ещё вменяем, у меня появляется своеобразная фобия – страх, что заявятся поутру родители или хозяйка, а собственно поутру с похмелья у меня появляется мания конструкции – тут уж я с маниакальной детальностью и продолжительностью начинаю всё мыть, подметать, собирать и расставлять, варить щи или суп, на что в простой день не решишься). Репа крайне поощрила такое рачительное отношение к её еле живому «центру» (кроме кассет на нём можно ещё проигрывать виниловые пласты, из коих у нас в наличии имелся только один «Корт» «Малинового Короля», купленный Репою в каком-то магазине за руболь двадцать).
- Правильно, Лёня, здесь ему не место. А ты, мыловарня, если ещё раз сюда притащишь – отберу! Пойдём я вот даже колонку донесу.
- Да уж ладно, сынок, - говорю я – не хотелось привлекать к себе внимания, к тому же Репа «никогда ничего не делает, и, пока я жив, в моем дому ничего делать не будет - на то она и Репа» (репокредо, сформулированное О.Фроловым).
- Проверь, - сказала Репа, когда всё подключили.