Через много лет политические ориентиры обоих авторов и их творческие пути решительно разойдутся - престарелый Бернард Шоу станет высоколобым попутчиком Сталина, восхвалявшим все, что происходило в советской тоталитарной империи, оправдывавшим «большой террор» и даже аграрные фальшивки авантюриста Лысенко, тогда как его давний почитатель окажется одним из самых ярких разоблачителей сущности и последствий советско-сталинского тоталитаризма. Пока же будущим Оруэллом читались и перечитывались многие произведения Шоу. Правда, на сохранившихся экземплярах его книг из личной библиотеки Блэра нередко встречались критические пометки. В книге Шоу «Пьесы, приятные и неприятные» напротив слов «Мы должны двигаться вместе, лучше и быстрее» Эрик поставил уже мучивший его вопрос «Куда?»109.
Другим любимым автором Эрика стал Гилберт Честертон, младший друг Шоу, с которым Честертон не раз устраивал дружеские, но довольно острые полемики. Шоу принадлежал к умеренным социалистам. Честертон считался верным католиком, хотя религия служила ему скорее фоном для философских размышлений. Автор ряда биографий (в том числе Ч. Диккенса, Р. Стивенсона, да и своего друга Б. Шоу), романов и детективно-фантастических новелл, Честертон был мастером притчи. Скорее всего именно эта особенность его творчества полюбилась Эрику, в какой-то мере предопределив форму двух главных его произведений, особенно повести-притчи «Скотный двор», прославивших имя Джорджа Оруэлла.
Еще одним высокоценимым автором был менее известный, но высокочтимый в определенных художественных кругах Алфред Эдвард Хаусман, преподававший латинский язык в Кембриджском университете, ведший уединенный образ жизни и опубликовавший всего два поэтических сборника. Хаусман нравился Блэру скорее всего неоднозначностью своей поэзии. Он, с одной стороны, с горечью взирал на окружающий мир, рассматривая его с пессимистической точки зрения простого рабочего парня. С другой же стороны, его поэзия явно отдавала духом эдвардизма - ставшего модным в это время течения последователей принца Эдварда, который нарочито на равных общался с простолюдинами, нарушал не просто нормы королевского дома, но и обычные общественные «приличия» своими экстравагантными костюмами и даже (страшно сказать!) выставляемыми напоказ татуировками. Соответствующие черты поэзии Хаусмана в свою очередь внесли вклад в творческий коктейль будущего Оруэлла.
С немалым интересом проглатывались романы, повести, рассказы американца Джека Лондона. Эрику особенно нравилось у этого писателя яркое воспроизведение неподвластных человеку природных сил в романе «Зов предков», а вслед за этим описание человеческой бедности и того, как она отражается на психологии и поведении в книге «Люди бездны».
Можно полагать, что эта книга особенно запала в душу Эрика Блэра. Когда он станет писателем Оруэллом, он в значительной степени повторит опыт Джека Лондона, который в 1902 году, приехав в британскую столицу, отправился в кварталы нищеты и создал правдивый репортаж о людях «на краю», то есть о тех, кого нынче называют маргиналами110. Перед глазами читателя проходят образы опустившихся пьяниц, бессильных нищих стариков, грязи, тупости и вместе с тем чувства достоинства, но лишь у некоторых жителей трущоб.
Эрик с удовольствием читал фантастику Герберта Уэллса. Вслед за «Машиной времени», содержавшей увлекательное путешествие в будущее, неотрывно и с глубоким волнением проглатывались романы о цивилизации муравьев и о войнах будущего с применением ядовитых газов. Уэллс вслед за Шоу ввел Эрика Блэра в мир британских умеренных социалистов, познакомил с идеями Фабианского общества (в котором он также состоял) о необходимости крайне осторожного и неторопливого перехода к обществу будущего, в котором исчезнет эксплуатация.
Наступит время, когда Оруэлл будет стыдиться своего детского увлечения Уэллсом. В 1941 году он напишет эссе «Уэллс, Гитлер и всемирное государство», в котором объявит, что писатель слишком стар, чтобы понять современный мир, что «вся жизненная привычная мысль воспрепятствовала ему понять силу Гитлера». 75-летний писатель ответит Оруэллу гневным письмом, в котором обзовет его «дерьмом», что Оруэлл со знаком шпос отметит в своем дневнике111.
С удовольствием Эрик поглощал также произведения романиста и драматурга Яна Хэя, сатирика Вильяма Тек-керея (прежде всего, конечно, его знаменитую «Ярмарку тщеславия»), исполненные восточной романтики произведения Редьярда Киплинга, тем более что он был первым англичанином, получившим в 1907 году Нобелевскую премию по литературе. Всех этих авторов он называл «любимцами детства»112.