Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Он был настолько слаб, что по просьбе Эврил, оставшейся с сыном Эрика, больного сопровождал Ричард Риз, время от времени посещавший Джуру и приехавший туда на этот раз, чтобы вместе с Оруэллом встретить Новый 1949 год. Риз вспоминал, что физически его друг был абсолютно истощен, однако его творческая активность оставалась исключительно высокой. Он понимал, что происходит, но отгонял от себя дурные мысли и делился планами создания новых художественных произведений и критических очерков: о крупнейшем предшественнике модернизма в мировой литературе английском романисте польского происхождения Джозефе Конраде и Джордже Гиссинге, яркие натуралистические романы которого о городской бедноте, бродягах и проститутках были близки Оруэллу не только своей тематикой, но и манерой повествования⁸³¹.

Блэр поступил в санаторий 6 января. На следующий день было начато интенсивное лечение. На этот раз был испробован противотуберкулезный бактериостатический препарат ПАСК, но он только ухудшил состояние. Тогда было возобновлено лечение стрептомицином. Не подействовал и стрептомицин. Состояние больного продолжало ухудшаться. Врачи прилагали усилия, чтобы каким-то образом возвратить Блэра хотя бы в такое состояние, которое не угрожало его жизни. Отчасти этого удалось добиться путем применения старых средств лечения туберкулеза, известных до появления стрептомицина и ПАСК.

Несмотря на послевоенные трудности, условия жизни в санатории были сравнительно благоприятными. Оруэлла поселили в небольшом домике, который на французский манер в санатории называли шале. Первичное значение этого слова - хижина пастуха, но с XVIII века так стали называть деревянные садовые павильоны в виде сельской хижины с выступающими карнизами. Каждый домик был рассчитан на одного пациента. В домике была горячая вода. Возле кровати стоял небольшой стол, за которым Эрик питался, - еду приносили прямо в шале. Выход в санаторный парк пролегал через стеклянную дверь. Обстановка была спокойная, совершенно тихо. Пациенты, желавшие слушать радио, пользовались наушниками. Тишину нарушало только пение птиц⁷⁹⁴.

Полгода потребовалось на то, чтобы Эрик смог подняться с постели и стал совершать короткие прогулки по парку. Он мечтал возвратиться к работе, но ему было строго предписано не заниматься в том числе и умственной деятельностью. В письме Джеку Коммону в июле 1949 года Эрик писал: «Я ни черта не должен делать, в том числе долгое время не должен пытаться работать, возможно год или два, хотя я надеюсь, все будет не так ужасно. Жутко скучно, но я подчиняюсь распоряжениям, ибо хочу прожить еще по крайней мере 10 лет. Мне нужно много чего успеть сделать, не говоря уже о Ричарде, о котором необходимо заботиться»⁷⁹⁵.

3. Ганди

В конце 1948 года, несмотря на плохое самочувствие и перепечатывание текста романа начисто, Оруэлл написал статью «Размышления о Ганди» (Reflections on Gandhi), ставшую последней его крупной работой. Опубликована она была в январе 1949 года в «Партизан ревью»⁷⁹⁶ в связи с начавшими выходить тогда же в английских журналах воспоминаниями самого Ганди. Полностью мемуары Ганди вышли в 1949 году⁷⁹⁷, но познакомиться с этим изданием Оруэлл уже не успел.

В очерке о Ганди Оруэлл попытался оценить весьма сложную, противоречивую личность, противостоящую колониализму и использованную самими колонизаторами в качестве своеобразного громоотвода. Он отдавал должное самоотверженности Ганди, но в то же время указывал на определенную бесчеловечность его установок: «Суть человечности не в том, чтобы искать совершенства, а в том, что человек иногда желает совершить грех ради верности, что он не доводит аскетизм до такой степени, когда невозможны дружеские отношения, что он, в конце концов, готов потерпеть жизненный крах, который есть неизбежная плата за то, что ты сосредоточил свою любовь на других людях. Без сомнения, алкоголь, табак и тому подобное -вещи, которых должен избегать святой, но и святость - то, чего должен избегать человек», - писал Оруэлл.

Особые сомнения у Оруэлла вызывала проповедуемая Ганди тактика ненасильственного сопротивления, тем более если ее применять в международном масштабе. Возможно ли «открыть миру глаза», как рассчитывал Ганди? Для этого надо совсем немногое: мир должен иметь возможность увидеть и услышать. Здесь Оруэлл вновь обращался к страшному опыту тоталитаризма, ибо «трудно представить себе, каким образом методы Ганди можно использовать в стране, где противники режима исчезают среди ночи и уходят в небытие. Без свободы прессы и свободы собраний не только нельзя обратиться к мировому мнению - нельзя вызвать к жизни массовое движение и даже объяснить свои намерения противнику».