Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Не обращая внимания на временами возникавшие приступы слабости, полагая, что пребывание на лоне природы и в ненастные месяцы будет для него благотворным, Оруэлл продолжал интенсивно работать. Менее чем за год, к ноябрю 1947 года, на столе лежал первый вариант рукописи. Вначале на титульном листе стояло давно задуманное название «Последний человек в Европе». Однако внимательно прочитав то, что у него получилось, автор понял, что речь идет не только о человеке в тоталитарном обществе и его отчаянной судьбе, а об обществе в целом, в том числе о судьбе отдельной личности. Оруэлл решил дать книге более абстрактное название, обозначив будущее время, когда могли бы происходить описываемые события. Так как он перечитывал и правил рукопись в конце 1947 - начале 1948 года, он всего лишь поменял местами две цифры. Вместо «1948» возникло название «Тысяча девятьсот восемьдесят четыре». Именно так, не цифрами, а словами, Оруэлл записал название, причем не мотивировал свое решение даже в письме Л. Муру, где решительно настаивал именно на таком написании⁷⁸⁴.

В конце ноября 1947 года, когда работа над первым вариантом рукописи была завершена, у Оруэлла произошло сильное обострение легочной болезни. На этот раз, наряду с приступами неудержимого, мучительного кашля, возникло и нечто много более серьезное. При кашле стали появляться сгустки крови. Эврил и Билл на местном рейсовом катере перевезли Эрика в городок Ист-Килбридж, неподалеку от Глазго, где находилась больница Хейрмайерс (Hairmyres), специализировавшаяся на легочных болезнях. Если раньше у Блэра врачи диагностировали только склонность к туберкулезу или слабую, скрытую его форму, то теперь их вывод звучал совсем неутешительно: у пациента активная форма туберкулеза, имеющая тенденцию прогрессировать.

В письме старому знакомому, писателю и журналисту, в прошлом основателю журнала «Аделфи» Джону Мёрри Оруэлл через несколько месяцев дал и свое не очень радостное медицинское заключение: это туберкулез, который «неизбежно покончит со мною рано или поздно»⁷⁸⁵. Хотя некоторые врачи сохраняли оптимизм, имея в виду появление нового американского лекарства, предназначенного для лечения туберкулеза - стрептомицина. Он был изобретен великим американским микробиологом и биохимиком Зельманом Ваксманом в 1943 году и стал осторожно, а с 1946 года уже интенсивно, применяться. Стрептомицин оказывал на подавляющее большинство пациентов с тяжелыми формами заболевания буквально магическое воздействие, и в 1952 году за создание стрептомицина Ваксман был удостоен Нобелевской премии.

В Великобритании к лечению стрептомицином относились очень осторожно. Его закупали в США в незначительном количестве только для проведения опытов под контролем Медицинского исследовательского совета. Для широкого практического использования медиками он пока был недоступен. Врачи обычно только вели разговоры о чудодейственном американском препарате. Узнав о стрептомицине почти случайно, Дэвид Астор немедленно обратился к своим родственникам, жившим по другую сторону океана, и те срочно отправили через знакомых, летевших в Великобританию, посылку с лекарством для Блэра. Стоимость лекарства была очень высока, и даже при благополучном финансовом положении, в котором теперь находился Оруэлл, он не был в состоянии взять расходы на себя. Посылку оплатил все тот же Астор, известный своей благотворительностью.

Как обычно, Эрик не хотел принимать помощь. В начале февраля 1948 года он писал Астору, что в случае получения стрептомицина возвратит ему за лекарство деньги: «Я коплю доллары и... в любом случае должен расплатиться с тобой, поскольку сумма существенная, а больница, конечно же, за это платить не может»⁷⁸⁶. Дэвиду пришлось затратить немалые усилия, чтобы убедить своего друга не думать в критический момент о деньгах. 19 февраля 1948 года он писал лечащему врачу Эрика Брюсу Дикку: «Относительно ситуации с деньгами я в контакте с Блэром и пытаюсь убедить его, что был бы очень рад помочь ему в этом деле. Я не хотел бы, чтобы Вы упоминали ему о моем предложении, так как я считаю, что единственный способ убедить его быть разумным, это сохранить происходящее между мною и им в полной тайне. Но я рассказываю Вам об этом только для того, чтобы Вы не колеблясь обращались ко мне, если оттуда понадобится получить что-то еще, что могло бы быть ему полезным»⁷⁸⁷.