Джинсы мертвых торчков

На хибзовской половине поля куча народу. Небольшая горстка переходит на другую половину, чёбы постебать болельщиков «рейнджерсов», и некоторые с них принимают вызов. После пары мелких потасовок группки потенциальных бузунов разнимает полисыя. На хибзовской половине болельщики радостно отмечают окончание 114-годнего голяка. Копы пытаются расчистить поле перед вручением Кубка. Никто на поле никуда особо не спешит: народ сносит ворота и дербанит куски дерна на сувениры. Это тянется долго, но это потрясающе: попурри с восторженных хибзовских песен, братание с совершенно незнакомым народом и столкновения с абсолютными новичками и старыми друзьями. Трудно отличить одних от других: какого пиздюка ни возьми, все в странном трансе. Больной возвращается с кусманом дерна в руке.

– Будь у меня тада эта хуйня, я б запендюрил ее тебе внутрь, братан, – говорит он Спаду, тыча иму в брюхо.

Это длится целую вечность, но под конец команда выходит и Дэвид Грей подымает Кубок! Мы все затягуем песню, и это «Солнце над Литом»[58]. Я врубаюсь, чё за годы нашего отчуждения это первый раз, када Франко, Больной, Спад и я реально спели эту песню вместе. Для каждого с нас по отдельности она много лет была фирменным знаком на свадьбах и похоронах. И от мы тут все ее горланим, и я чуйствую себя охуенно!

Када вытекаем со стадика и тащимся под глазгоским солнышком, становится ясно, чё Спаду полный пиздец. Сажаем иво в лимузин до Лита, с хибзовским шарфом на шее. На прощанье Больной подкалывает:

– Если отдашь вторую почку, может, и в премьер-лигу войдем!

Вижу, чё Бегби это сечет, но нифига не говорит. Заваливаем в забитый толпой паб в Гованхилле и умудряемся поймать официанта. Все в улете, будто во сне. Кабута у них щас был самый классный трах в жизни и они до сих пор балдеют. Потом выходим в город и забредаем в пару пабов в центре Глазго. Веселье продолжается всю обратную дорогу до Эдинбурга на поезде. В центре Эдинбурга шиза, но када добираемся до Лит-уок, там просто полный атас, нахуй!

Тачка заберет миня в 3:30 с дома моего старикана и отвезет в Ньюкасл на «изи-джет», чё вылетает в 6:05 на Ибицу. Я не парюсь, чё сваливаю с вечерины: я ж сто процентов уверен, чё, када вернусь, она еще не закончится. Получил кучу эсэмэсок от Карла. Они иллюстрируют его переход от отрицания к враждебности, принятию и, наконец, прощению, подчеркивающим эпохальность события:

«ЧЁЗАНАХ?»

«ФАРТОВЫЕ ГОВНЮКИ!»

«ДАВНО ПОРА БЛЯДЬ, ЛИТСКИЕ ПИЗДЮКИ!»

«ВЕЗУЧИЕ ПИЗДЮКИ, ПОЛ НАШЕГО БЛЯДЬ ПЕСЕННИКА ИЗУРОДОВАЛИ!»

«ХУЙ С НИМ, МОЛОДЧАГИ ВЫ».

Заглядываю к бате позлорадствовать, но старой гуннский говнюк с Глазго в кровати и прикидывается, кабута спит, а я не хочу иво будить, если он вдруг не прикалывается. Пишу на клочке бумаги «ССХ»[59] и прикнопливаю к кухонной доске, чёбы он увидел. Не можу тут усидеть: вертаюсь обратно в Лит и снова зависаю с парнями, начиная с «Вайна».

Мы с Больным долбим снежок с толпами остальных. Угарная ночь проносится кувырком, целое море лиц проплывает мимо, будто на карусели: некоторые давно забыл, другие смутно припоминаю, многим искренне радуюсь в бесконечном потоке панибратства. Решаю подойти к Бегби, пока он в настроении, и сделать последнюю попытку, прежде чем пустить в ход план Больного.

– Те бабки, Фрэнк, можно я их просто тибе отдам? Мине это надо.

– Мы это уже обсудили, – грит он, и взгляд у ниво такой, сука, ледяной, чё с миня аж хмель спадает. Я думал, он уже разучился так смареть. Ну и я, конечно, забыл, как это леденит душу. – Ответ всегда будет один и тот же. Не хочу больше за это слышать. Никада. Так?

– Логично, – говорю, а сам думаю: «В общем, я дал пиздюку шанс». Теперь придется каждый ебучий день любоваться на ниво, Больного и Спада, ну и на сибя самого, ведь «Литские головы» будут моими. – Следущее, чё ты от миня услышишь, – встаю и затягиваю песню: – У НАС ЕСТЬ МАКГИНН, СУПЕР-ДЖОН МАКГИНН, НЕ ДУМАЮ Я, БЛЯДЬ, ЧЁ ТЫ ДОГНАЛ…

Франко снисходительно улыбается, но не подпевает. Он редко исполнял футбольные песни. Но Больной лихо поет дуэтом, и мы от всей души обнимаемся, а припевку в мильонный раз подхватывают по всему бару.

– Я прощаю все те разы, када ты миня наябывал, – заявляет Больной, пиздец упоротый. – Я не променял бы эти минуты ни на что в жизни. Нам повезло, – он поворачивается к Франко, – повезло, чё мы с Лита, самого пиздатого места на свете!