Джимми-младшего разбудил шум; он заплакал, и Лиззи кинулась его успокаивать, а Джимми поставил коптящую лампочку на комод и сел рядом с женой на кровать. Он взял ее за руку — просто невероятно, до чего сильно дрожали у обоих руки.
Каждый звук в соседней комнате был отчетливо слышен. Лейси умолял о чем-то, а Поль приказывал ему замолчать. Затем — какая-то возня, стоны, и, наконец, наступила тишина.
В спальню начал проникать отвратительный, тошнотворный запах.
Они не могли себе представить, что там такое происходит. Раздался крик Лейси Гренича — мучительный крик. Им стало жутко, холодный пот выступил у них на лице. Джимми уже решил было вмешаться или же выскочить в окно, ускользнуть незаметно и позвать на помощь, как дверь отворилась и вошел Поль, плотно прикрыв ее за собой.
— Все в порядке,— сказал он.— Люди всегда скандалят, когда им дают наркоз, так что не пугайтесь.— Он стоял у двери, непреклонный и суровый, прислушиваясь к тому, что происходит в другой комнате. Наконец, наступила тишина — долгая, долгая тишина. Поль отворил дверь и ушел, а супруги остались сидеть на кровати, держа друг друга за руки и чувствуя, как сильно дрожат они. у обоих.
Время от времени они слышали в соседней комнате тихий разговор, и к ним продолжал проникать этот отвратительный запах. Им казалось, что они вот-вот задохнутся, а вместе с ними и трое ребят. Они чувствовали, что больше не выдержат, когда, наконец, снова послышался голос Лейси Гренича, его мучительные стоны и всхлипывания.
— Боже мой! Боже мой! — тихо причитала Лиззи.— Что они делают?
Джимми не отвечал.
— Надо их остановить! Надо спасти его! Но тут опять отворилась дверь, и вошел Поль.
— Теперь все в порядке,— объявил незнакомец.— Он приходит в себя. Супруги не поняли, о чем идет речь, но невольно почувствовали облегчение — властный господин, наконец, удовлетворен.
Они слышали, что Лейси стало рвать; потом он тихо стонал и ругался. Это были те же грязные слова, какими он ругал Джимми, и от этого все стало как-то проще, реальнее.
Поль вышел на несколько минут, затем вернулся и сказал:
— Мы уезжаем. Вам совершенно не о чем беспокоиться, ясно? Мы оставим пациента здесь и, как только доберемся до телефона, позвоним в больницу и попросим прислать карету скорой помощи. Все, что требуется от вас, это ждать и ни о чем не тревожиться. А вот это вам за беспокойство...— Он протянул пачку кредитных билетов, и Джимми машинально взял ее.— Если кто-нибудь станет расспрашивать, говорите просто, что ничего не видели и ничего не знаете. Очень сожалею, что обеспокоил, но иначе нельзя было. Ну, спокойной ночи!
И властный молодой человек вышел. Слышно было, как он и его спутники спускаются по ступенькам крылечка, как тронулся автомобиль. Супруги не пошевельнулись, пока не наступила полная тишина. Потом в соседней комнате раздался стон.
Джимми встал, дрожа подкрался к двери и чуть приоткрыл ее. В комнате было совсем темно.
— Воды! — простонал Лейси. Джимми вернулся на цыпочках в переднюю комнату, взял лампочку и, снова подойдя к двери, заглянул: Лейси лежал на полу, покрытый простыней,— виднелась только голова на подушке. Лицо у него пожелтело и было искажено от боли.
— Пить! Воды! — всхлипнул он.
Джимми бросился искать стакан, зачерпнул воды из ведра и принес Лейси. Но тот не мог лить — его вырвало. Он лег навзничь, тихонько всхлипывая. Вдруг он заметил, что Джимми смотрит на него, и глаза его загорелись ненавистью.
— Вот что ты сделал со мной, мразь проклятая!
I
Приехала карета скорой помощи, и два санитара унесли на носилках молодого Гренича. Джимми распахнул все окна, чтобы отделаться от запаха эфира, и снова уселся рядом с Лиззи. Так они просидели несколько часов, перебирая все подробности ужасного происшествия и теряясь в догадках. Джимми взглянул на пачку денег: десять бумажек — новеньких, хрустящих, светло желтых, и на каждой стоит цифра двадцать.
Первый раз за всю свою жизнь эти простые, маленькие люди держали в руках такую сумму. Конечно, это были кровавые деньги, но если бы они их не взяли — кому была бы от этого польза? Сделанного все равно не вернешь, даже за все деньги, которые старый Гренич накопил в своих подвалах!
Джимми молчал, как ему велели, и, очевидно, никто не обмолвился об его участии в этом деле, поскольку ни один репортер не приехал в его деревенский домик просить интервью. Но когда через два-три дня он зашел в лавочку на перекрестке, оказалось, что история уже известна — все только о ней и говорят. Она попала в печать, телеграф разнес ее по всему свету, и люди, читая, ужасались. Для социалистов этот случай послужил отличной иллюстрацией влияния чрезмерного богатства на мораль.