Джессика

Хм, подумал Малколм. Разухабисто-веселый стиль письма выглядел слишком нарочитым — особенно после коротких сухих записок, сменившихся многомесячным полным молчанием. И эта история с Тревором… если бы подобная неприятность случилась с Малколмом, он бы уж точно не стал никому об этом рассказывать без крайней необходимости. Само собой, не стоит судить о других по себе, и все же трудно представить парня, хвастающегося старшему товарищу тем, что обварил себе яйца. И кстати — август 2009, Тревор еще учится, но у него каникулы — что мешало ему нормально выспаться? Отчего ему было так важно ни в коем случае не заснуть?

Уж не было ли все письмо Каттериджа написано ради последних строчек?

Перейдя к следующему письму, Малколм сперва прочитал процитированный под ним ответ Бранта. Он состоял из двух строчек, без приветствия и подписи:

«Рад слышать, что у тебя все в порядке.

Передай Тревору, чтоб завязывал с кислотой^[8]».

Каттеридж вовсе не писал, что у него все в порядке, отметил про себя Малколм. Он лишь писал, что получил хорошую работу, что далеко не то же самое. Но таким, как Брант, разумеется, плевать. Как тем кассирам, которые отвечали Малколму «это хорошо» в ответ на его «отвратительно». Но кассиры, по крайней мере, никогда не числились его друзьями…

«Представь, именно это я ему и сказал, — отвечал на это Каттеридж. — Он говорит, что давно завязал. Что в последние месяцы даже пива не пьет. Бросил после того, как от него ушла его последняя девчонка. Она уже давно говорила, что не может выносить его криков по ночам, а последней каплей стало, когда он во сне попытался ее задушить. Последней каплей, да, буквально — с тех пор он не пьет и не употребляет ничего крепче кофе. И старается не спать, сколько сможет.

Говорит, сначала он надеялся, что это флэшбэки, потом — что проявления абстинентного синдрома. Хотя он, по его словам, никогда не употреблял так много, чтобы иметь такие эффекты. Но они не заканчиваются. Он даже чистил организм по какой-то там системе йогов, когда через неделю срешь одной чистой водой. Ничего не помогло. Я ему сказал, чтоб не валял дурака и обратился к специалисту, а моя пластическая хирургия к проблемам со сном имеет такое же отношение, как и его гинекология.

Но, знаешь, любопытные бывают совпадения. Вот ты чуть не сломал спину, а Тревор чуть не сварил свою сосиску. Но у тебя-то с тех пор все нормально? Никаких дурных снов?»

На это письмо Брант, надо полагать, не ответил — либо на его ответ, в свою очередь, не ответил Каттеридж. Следующее письмо от бывшего друга Брант получил лишь спустя год с лишним, уже после того, как Каттеридж стал героем скандала и судебного процесса.

«Ник,

Если ты следишь за новостями, то уже знаешь, во что я вляпался. Если вдруг все еще нет — вбей мое имя в поисковик, и первая же ссылка тебе все любезно расскажет. В детстве я мечтал прославиться — ну вот, мечты сбылись.

Но я только сейчас понял, насколько все хреново. Я рассчитывал, что клиника прикроет меня — ведь это и их репутация. В конце концов, пациентка подписала бумагу, что предупреждена о возможных побочных эффектах. И, когда все только начиналось, этот жирный ублюдок директор вроде бы даже прямо намекнул мне — мол, Фи Дельта не бросает своих. Я понимал, что мне все равно у них больше не работать, что, как только их адвокаты вытянут дело, меня отправят в отпуск, а потом, когда уляжется шум, я по-тихому подпишу увольнение по собственному желанию — но хотя бы сохраню лицо и свой диплом. А теперь оказывается, что клиника намерена повесить все на меня! Мне придется отбиваться в одиночку. Нужны деньги на хорошего адвоката, а у меня их нет.

Я бы не стал напрягать этим тебя. Я знаю, что твой принцип — «никогда не иметь дела с лузерами». Ну ОК, я лузер. Я облажался. Но я все-таки еще и твой университетский друг. И мне действительно больше не к кому обратиться. Моя мать тяжело больна, практически все, что я успел заработать, ушло на оплату ее счетов. Моя сестра сидит без работы. Ни один банк не даст мне ссуды в моих нынешних обстоятельствах. А твои финансовые дела, как я понимаю, превосходны. Если мне удастся сохранить профессию, со временем я верну тебе эти деньги.

Пожалуйста, Ник, ради всего, что нас связывает…»

В последней фразе Малколму почудился намек, не столь жалобный, как тон остального письма. И дальнейшее чтение убедило его, что интуиция его не обманула.

«Молчишь, Ник? Брезгуешь на писать даже короткую отписку? Ну ОК. Мне очень не хочется говорить то, что я собираюсь сказать, но мое положение безвыходно, и ты сам меня вынуждаешь. Ты думаешь, я теперь в дерьме, а ты весь в белом? Но ведь я тоже кое-что знаю о тебе, не так ли? Ты хорошо понимаешь, о чем я. Мне нужно 50000, Ник. На первое время, а там — как пойдет процесс. И если я не получу этих денег в течение недели, то, что знаю я, узнают и другие. Увы, но ждать дольше я не могу.

В конце концов, от моей врачебной ошибки никто не умер. А от того, в чем ты участвовал тогда, как раз наоборот, не так ли?»