Джессика

«Любить»? Он действительно произнес про себя это слово? Малколм почувствовал почти испуг, когда осознал это, но не стал лукавить сам с собой, пытаясь подобрать более нейтральный термин. Впрочем, это слово настолько истаскано и загажено неверным употреблением, что само по себе способно дезориентировать — если бы, конечно, он вздумал обсуждать эту тему с кем-то посторонним, а не с самим собой. Его чувство к Джессике, безусловно, не было грязным плотским влечением, которое унизило бы ее — но не было оно и преклонением сродни религиозному, которое унизило бы его (впрочем, второе, как показывает практика, с великой легкостью переходит в первое). Малколм не считал Джессику выше и лучше себя. Он считал ее равной себе — в неком высшем смысле, когда преграды теряют смысл и двое могут быть едины, в то же время оставаясь каждый собой. Как… атомы в молекуле, да. Соединенные одновалентной связью.

Малколм чувствовал что-то вроде легкого укора совести из-за того, что не пошел в парк поблагодарить Джессику за помощь с химией. Но с другой стороны то, что он читал как бы порекомендованную ею книгу, служило, в некотором роде, оправданием. И к тому же — так ли обязательно общаться с Джессикой на ее скамейке? Если она сумела подсказать ему ответы на тест, когда он сидел в аудитории, то, наверное, и его благодарность тоже могла почувствовать прямо оттуда? Или эта связь несимметрична? В конце концов, что он может знать о вещах, само существование которых несовместимо с мировоззрением, которого он придерживался всегда…

Открылась дверь, и вошел Рик. «Привет», — бросил он, снимая куртку. Малколм ничего не ответил и лишь поморщился, уловив донесшийся через всю комнату запах пива.

Но Рика, похоже, тянуло поговорить. Не наговорился, видать, там, где пил эту дрянь…

— Что читаешь? — осведомился он.

Малколм молча продемонстрировал ему обложку.

— И о чем это?

— О том, что люди — дерьмо, жизнь принципиально бессмысленна и ни надежды, ни выхода нет, — ответил Малколм с мстительным удовольствием. — И все человеческие представления, что это не так, суть самовнушенная иллюзия, которая может треснуть в любой момент. И именно страх заглянуть в эту трещину и увидеть там истину и есть главный подсознательный стимул человека. А деньги, слава, секс и прочая чепуха — всего лишь яркие заплатки, с помощью которых люди пытаются закрыть эту трещину и забыть о своем страхе. Но рано или поздно она настигнет даже тех, кто бежит от нее.

— Хмм… ну, наверное, чтение как раз для тебя, — усмехнулся Рик.

Малколм вновь не счел нужным отвечать. Хотя, по правде говоря, черный пессимизм Шепэрда казался чрезмерным даже ему. Да, наверное, в отношении обывательского большинства, «элементов пищевой цепи», как выражался Морис из книги, автор прав, но люди творческие — ученые, конструкторы, художники — составляют исключение. Неужели Шепэрд, сам будучи творцом, не чувствовал этого и считал собственную работу всего лишь бегством от осознания истины, от «трещины», таким же, как пьянство или распутство? А еще Малколма удивляло, что настолько депрессивное произведение понравилась Джессике, девушке с такой солнечной улыбкой и открытыми миру глазами. Впрочем, хорошо написанная книга может производить впечатление даже тогда, когда не разделяешь взгляды автора — и может быть, даже более сильное, чем когда эти взгляды совпадают и не становятся неожиданностью. А «Трещина» была написана действительно хорошо. Но Малколм понимал, почему она не стала и не станет бестселлером. Массовый читатель любит совсем другие идеи и сюжеты. Ему, впрочем, может понравиться даже и мизантропия — при условии, что герой-мизантроп гордо возвышается над презренной толпой подобно романтическому Люциферу, позволяя читателю ассоциировать себя именно с ним, а не с презираемыми им букашками. Но в том-то и дело, что Морис ни над кем не возвышался. Он признавал себя таким же «элементом пищевой цепи», как и остальные — все без единого исключения.

— Что ты получил за тест? — спросил вдруг Рик.

— «Отлично». А ты?

— «Удовлетворительно». А, все, что не «неуд» — все хорошо, — махнул рукой Рик. — Но ты крут. Я думал, ты пролетишь с тестом. В последнее время я как-то не видел, чтобы ты занимался. Уходишь сразу после занятий, приходишь уже ночью. Сегодня так и с последней пары свалил.

— Тебе-то какая разница, — пожал плечами Малколм, снова глядя в книгу.

— Да не, дело твое, конечно… — сразу сдал назад Рик.

— Думаешь, я продал душу дьяволу за отличные оценки? — продолжал с усмешкой Малколм. — И вместо того, чтобы делать ДЗ, хожу на черные мессы?

— А что, было бы прикольно, — хохотнул Рик.

— Заниматься можно, вообще-то, не только в этой комнате.

— Конечно, — согласился Рик. — Но ты свои книжки и тетрадки тут оставляешь.

— Ты что — роешься в моих вещах? — возмутился Малколм.

— Ни в чем я не роюсь! Ты сам из сумки все вытряхиваешь на стол или на кровать, когда уходишь.