Джессика

— Знаешь, а вот я бы не смог как раз этого, — усмехнулся Малколм. Ему было самую малость досадно, что между ними обнаружилась такая разница в профессиональных пристрастиях, но он не думал, что это может помешать их общению. — Видишь ли, я… — «слишком брезглив, чтобы возиться со всякой… физиологией», мысленно произнес он, но подумал, что ее может задеть такая формулировка, и постарался подобрать более обтекаемую: — ну, я не то чтобы боюсь вида крови, но не думаю, что выдержал бы практику в анатомичке, — он улыбнулся почти виновато.

— Меня, можно сказать, подтолкнул к этому Тед, — сказала Джессика.

— Тед? — слегка нахмурился Малколм. — Это твой…

— Ну да, мой младший брат, — подтвердила она все-таки лучшее из его предположений. Но уже следующая ее фраза заставила его почувствовать неловкость за свой эгоизм: — Он родился с ДЦП. Ты знаешь, что это такое?

— Детский церебральный паралич.

— Он самый, — невесело кивнула Джессика. — Тед — очень умный и способный мальчик. Но не мог ходить и почти не мог говорить. То есть понять его могли только те, кто привык к его манере речи. А людям несведущим он мог показаться просто слабоумным. И иногда я даже думала… хотя это, конечно, чудовищная мысль… что лучше бы он и в самом деле был слабоумным. Тогда бы он, по крайней мере, не понимал, что с ним что-то не так. А так… все прекрасно понимать и быть бессильным это изменить… это так ужасно. Ужасно несправедливо. Я не понимаю, как люди могут верить в доброго бога после таких вещей.

— И ты мечтала его вылечить, — кивнул Малколм.

— Не только его. Таких, как он, много… Благополучные люди вообще не представляют, сколько вокруг страданий, пока не столкнутся с ними лично.

«Ну да, — подумал Малколм, — вот и кузина Рика тоже…»

— Джессика, — произнес он вслух, — а как…

Но тут его голос запнулся. Казалось совершенной дикостью спросить у сидящей рядом девушки: «А как это случилось с тобой? Как ты умерла?»

— Что — как? — спросила она, не дождавшись продолжения.

— Как… ты училась? — никакая более умная замена не пришла ему в голову. — На «отлично», наверное?

— Ну, в основном да. Хотя меня тоже, как ты говоришь, поначалу пугала практика в анатомичке. Но на самом деле там нет ничего страшного… Мертвая плоть — это всего лишь мертвая плоть, — Джессика помолчала и, пока Малколм подыскивал новый вопрос, который увел бы беседу подальше от темы смерти, вдруг добавила: — Ей совсем не больно, когда ее режут.

И в этой фразе столь явственно чувствовался личный опыт, что Малколм ощутил, как его пробирает ледяной озноб. Девушка, сидевшая рядом с ним, по-прежнему выглядела совершенно живой (может быть, даже более живой и естественной, чем ее размалеванные косметикой сверстницы) и ничуть не походила на труп или привидение — но именно в этот момент Малколм окончательно осознал: она мертва, знает, что умерла, и помнит, как это было.

— Наверное, это даже хорошо, что я так и не стала врачом, — сказала вдруг Джессика.

— П-почему? — выдавил из себя Малколм, борясь со сковывающим его могильным холодом.

— Потому что врач обязан помогать всякому, кто нуждается в помощи, кем бы он ни был, — ответила она. — А это неправильно. Этого заслуживают не все люди. Отнюдь не все.

Она повернулась и посмотрела в глаза Малколму горьким и в то же время пристальным и требовательным взглядом. И от этого взгляда он вновь почувствовал острую, щемящую жалость, как в тот миг, когда впервые увидел ее фотографию на спинке скамейки. «Кто обидел тебя, Джессика? — хотелось воскликнуть ему. — Скажи мне, и я найду этих тварей!» Но его тело закоченело настолько, что даже губы, казалось, смерзлись, не позволяя открыть рот. Он сделал отчаянное усилие, пытаясь их разлепить — и провалился в темноту.

Точнее, не провалился. Наоборот — вынырнул. Он сидел на скамейке, погруженной во мрак, шея и плечи затекли, и ему действительно было чертовски холодно. Преодолевая боль в шее, он поднял голову и различил во тьме призрачную гладь озера, отражавшую редкие звезды.

Никаких иных источников света — ни фонарей парка, ни огней города на другом берегу — видно не было, словно человечество сгинуло в этом мраке, и он остался последним живым человеком на Земле…

Сон. Все это был всего лишь сон. Он заснул на скамейке и продрых тут до… который все-таки час? Негнущимися от холода пальцами Малколм вытащил мобильник, едва не выронив его на траву, и ткнул первую попавшуюся кнопку. Это надо же, почти полночь…

Стуча зубами, он кое-как натянул через голову свитер, затем попрыгал, разминая конечности и стараясь согреться. Затем, сунув руки в лямки заплечной сумки, быстро пошел в сторону аллеи.

Там было совершенно темно — темнее, чем возле озера. Фонари в этот поздний час уже были погашены — официально парк ночью закрывался, и Малколм с беспокойством подумал, что не хватало сейчас только нарваться на какого-нибудь совершающего обход патрульного.