Джессика

— Они держат Грэйс в коме уже три недели. Говорят, что ситуация все еще неопределенная. Но с каждым днем шансов меньше. Впрочем, вполне может выйти и так, что первый результат будет обнадеживающим, а спустя несколько дней или недель после выхода из комы — все равно смерть. Так уже бывало с другими пациентами. Но в данном случае исход будет зависеть не от искусства врачей и даже, полагаю, не от сопротивляемости организма самой Грэйс.

— А от чего? — усмехнулся Малколм, прекрасно понимая, что имеет в виду Брант.

— От кого, — поправил тот, не обманув его ожиданий. — Я уже пытался вымолить у нее жизнь для Люсиль. Ничего не вышло, как видишь. Но когда Грэйс только поставили диагноз, я снова примчался сюда…

— Ты пытался заслужить прощение за смерть Джессики, просто соскребя имя Тревора с ее мемориальной таблички? — презрительно осведомился Малколм.

— Не прощение! Прощения мне нет, и я это знаю. Трое остальных не получили его, даже умерев мучительной смертью — не спрашивай, откуда я это знаю, — а их вина была меньше моей. Речь не обо мне. Речь только о Грэйс. Я пытался выяснить у Джессики, что она хочет за жизнь Грэйс. Но она не желает со мной говорить. Даже когда я провел здесь всю ночь под дождем. А с тобой говорит, я знаю. Я следил за тобой несколько ночей. Спроси у нее. Спроси, что я должен сделать.

— Не думаю, что Джессика имеет к этому какое-то отношение. Ты-то, конечно, ничего хорошего не заслуживаешь. Но ей не за что мстить маленькому ребенку. Это был просто несчастный случай.

— Да, — саркастически откликнулся Брант, — как и все, что случилось за эти годы со всеми нами. Каждое событие имело естественные причины и логически вытекало из предыдущих, да…

— Не говоря уже о том, — продолжал Малколм, — что что, интересно, ты мог бы ей предложить? Вернуть ей жизнь?

— Нет, конечно, — вздохнул Брант, — я могу отдать свою, но боюсь, что этого будет недостаточно. Ей нужно, чтобы я страдал, это понятно. Пусть скажет, как именно, я все исполню. Только пусть позволит поправиться Грэйс.

— Ты сказал, что Джессика не хочет с тобой разговаривать, — медленно произнес Малколм. — А раньше она это делала? В смысле, уже после того, как…

— Нет, — покачал головой Брант. — Ни с кем из нас, я так понимаю. Хотя, возможно, остальные не догадались, что это надо делать на ее скамейке. Но я догадался, а толку…

— Тогда с чего ты взял, что мое заступничество что-то изменит? — холодно осведомился Малколм. — И что я вообще стану работать твоим бесплатным адвокатом?

— Ты хочешь денег? Но я сказал, у меня их больше нет… могу отдать все, что у меня есть на обратную дорогу — если Джессику устроит моя смерть, они мне все равно уже не понадобятся… но это всего несколько десятков долларов… — Брант полез в карман.

— Не нужны мне твои деньги, — презрительно поморщился Малколм. — Джессика либо не хочет, либо не может ничего для тебя сделать, иначе это уже бы произошло. И я не хочу огорчать ее, поднимая тему, которая ей неприятна.

— Может быть, тебя она послушает. Ты же… ну, к тебе она относится совсем не так, как ко мне, верно? Ну что мне, на колени перед тобой встать? — Брант опустился на колени в холодную грязь. Затем вдруг снова торопливо полез в карман и вытащил потертый бумажник, но достал из него не деньги, а маленькую квадратную фотографию, и протянул ее Малколму. — Вот, посмотри! Здесь ей ровно три годика. Сейчас она лишь чуть-чуть старше.

В лунном свете трудно было разглядеть черты детского личика, но Малколм и не пытался.

— Я не люблю детей, — холодно проинформировал он, не беря фото. — Особенно маленьких.

— Но неужели ты хочешь, чтобы она умерла? Она же ни в чем не виновата! Просто попроси Джессику. Пусть скажет свои условия. Все, что угодно! Пожалуйста! Ради Грэйс!^[26]

— Ну ладно, — неприязненно произнес Малколм. — Я поговорю с Джессикой, но, естественно, ничего не могу обещать от ее имени. А теперь уходи. Я не хочу, чтобы ты стоял надо мной, когда я засну. Вообще уходи, совсем из парка! Жди меня утром на парковке у главного входа.

— Хорошо, — Брант поднялся, даже не пытаясь отряхнуть испачканные мокрой грязью брюки, дрожащими руками запихнул фото в бумажник, а бумажник в карман, и побрел прочь.

«Слизняк, — подумал Малколм с отвращением. — Все они такие, эти альфа-самцы, когда прижмет… Но девочка действительно не виновата, что у нее такой папаша. И, конечно, даже если он останется в живых, он не должен ее воспитывать. Будет только справедливо, если Брант лишится всего, и дочки тоже, и больше никогда ее не увидит и ничего не узнает о ней, но сама она при этом не пострадает. Пожалуй, это оптимальное решение. Я предложу его Джессике».