Джафар и Джан

— То-то, Эсма… — И опять он целует ее, любуясь огромными блестящими глазами, тонкой шеей, иссиня-черными волосами, заплетенными в две косы. Она его, его навсегда, эта удивительная, ласковая, ничего не умеющая красавица из другого мира, мира богатых, ученых, счастливых людей. Будь что будет, а с ней он готов уйти куда угодно, хоть в ту страну, где, говорят, солнце прячется на три месяца и у людей один глаз во лбу.

Ночь опять была темная, еще темнее, чем накануне. Накрапывал мелкий дождь. Джафар сразу же вывел лодку на самую середину реки, и неуклюжий гуф быстро поплыл дальше на юг, покачиваясь на волнах, разведенных ветром. Юноша знал, что, наскочи лодка на подводный камень, вряд ли они, одетые, выплывут в такую погоду. Он-то один, пожалуй, и выплыл бы, но, если утонет Эсма, сам глотнет воды побольше и пойдет ко дну. Или жить с ней, или совсем не жить… Много часов он то молился Аллаху, то с замиранием сердца ждал рокового удара.

Но время шло, и вот уже небо стало светлеть, на темном еще берегу послышался лай собак, и замелькали редкие огоньки. Плыли мимо деревни. Прошло еще с полчаса. Близился рассвет. Джафар подогнал гуф к стене тростников. Лодка теперь двигалась медленно. Отмели найти не удалось. Пришлось всем троим соскочить в мелкую воду. К счастью, дно было песчаное. Беглецы, стараясь не шуметь, укрыли гуф в зарослях. Выбрались на берег. Нелегко было продираться сквозь густой кустарник, но место оказалось хорошее. Человеческого жилья нигде не было видно. Нашлась и полянка, со всех сторон прикрытая кустами. Проснувшиеся чайки с громкими криками носились над головами путников. Пара вспугнутых белых цапель пролетела, неторопливо взмахивая широкими крыльями. Посидели, отдохнули, обсушились. Дальше плыть не стоило. Тюки с вещами решили выгрузить. Джафар все хотел сделать сам, но Эсма-Джан не позволила. Усмехнулась лукаво:

— Твоя женушка должна все уметь. Ведь правда?

Няня со вздохом встала и тоже пошла было к реке, но Джафар и Джан схватили ее за руки.

— Няня, нельзя… Нянечка, не надо. Мы сами. — Джан звонко поцеловала ее в щеку.

Олыга послушалась. Ей очень не хотелось снова лезть в прохладную воду. Еще раз вздохнула, смотря издали, как ее питомица сбросила рубашку, Джафар снял свою шкуру, и, взявшись за руки, они со смехом побежали в воду.

Вытащив тюки на берег, — Джафар, конечно, перенес те, которые потяжелее, — оба решили, что надо еще нарвать лотосов. На рассвете не заметили их, а теперь оказалось, что на водяных прогалинах, среди камышей, полно чудесных бледно-розовых цветов. С восходом солнца они широко раскрыли свои нарядные чаши и нежно пахли миндалем. Джан убрала лотосами голову. Свила из них гирлянду и надела на шею. Когда она, не одеваясь, вернулась к няне, та вздрогнула. Русалка, чистая русалка — в Днепре, говорили, такие живут. Не к добру эти цветы…

Под вечер няня и Джан остались одни. Джафар отправился в деревню покупать ишаков.

Ожидая его, девушка расплакалась. Волновалась и няня. Обе знали, что так близко от Анаха на люди им показываться нельзя. Русые волосы Олыги под платком незаметны, а голубые глаза спрятать некуда. Сразу догадаются, что она сиклаб — славянка… Джан же, хотя в дорогу опять надела рубашку из деревенского холста, но никто не поверит, что она жена пастуха.

Джафар — другое дело. Ничего нет подозрительного в том, что ему хозяин поручил купить пару ишаков для каравана. И все-таки мало ли что может случиться. Откуда он здесь взялся, этот пастух? Не знает ни деревень, ни дорог, ни здешних людей. Схватят, поведут в город, бросят в тюрьму…

Джан выросла взаперти, живой жизни не видела, но книг прочла множество, и страшные истории вспоминались ей одна за другой.

А вечер подошел, на берегу бухает выпь, летучие мыши стали чертить свои петли. Джан завернулась в абайе, хотя целый день горячее солнце нагревало зеленеющую землю и от нее идет ласковый, теплый дух. Вернется Джафар или не вернется?.. Холодно Джан, прижалась к няне, дрожит.

Все побеждает любовь, но как же трудно, как тяжело любить!..

Он вернулся поздно вечером, когда Джан уже больше и плакать не могла. Чтобы не испугать, подходя к поляне, чуть слышно сыграл одно только коленце верблюжьей песенки. И сразу сердце истосковавшейся беглянки затопила жаркая радость. Сбросив абайе, обвила душистыми руками шею юноши и без конца целовала пыльные щеки, шею, грудь. Он нежно гладил ее вздрагивающее тело, смущенно смеялся:

— Чего ты?.. Чего ты?.. Все хорошо. Вот, смотри, каких красавцев привел…

Два крупных ишака равнодушно пощипывали траву. У Джан все еще была в запасе радостная нежность. Хватило ее и на ослов. Потрепала по спине, прошлась по ребристым бокам и вдруг, для самой себя неожиданно, прижалась щекой к лохматой, слюнявой морде.

— Не смейся, Джафар, не смейся!.. Что бы мы без них делали? Спасители наши…

— Ну, ладно. Посмотрим… На вид животные надежные. Теперь надо собираться, Эсма. Отдохнем утром.