Дыхание в унисон

Мали при виде этой кровавой картины не упала, окаменела, судорожно вдохнула, а выдохнуть не смогла, осталась с открытым ртом и сомкнутыми глазами, и два ее передних зуба — два белоснежных молодых резца — с кровью брызнули изо рта туда, на кровавую стену с такой силой, что остались в стене, в мягкой штукатурке, и кровь Мали смешалась с кровью Леи.

Судебное заседание проводилось тут же, в местечке — выездная сессия. Ицик присутствовал, но только как зритель: родственник, конфликт интересов. Людей собралось много — можно сказать, все село — и деревня, и местечко. Опухшая от слез Гала в черном платке глаз от земли не отрывала. Павло рядом — чернее тучи. А два красавца с любопытством рассматривали судью, присяжных, адвоката — полная команда прибыла из столицы. Собственно, доказывать ничего не пришлось, и так никто не сомневался, что это кузнецово отродье — их в селе иначе и не называли, да они и сами не отказывались, признали, что их рук дело, хоть видно было, что сожаления не испытывают. И потому сразу, как секретарь суда изложил суть дела, Гала поднялась со скамьи и горько в тишине проговорила:

— Цэ ж мойи сыны, я йих народыла та й годувала. Накажить обох по закону, а мэнэ вбийте, я бильше всих винувата. И ты, Мали, мэнэ забудь навики, нэма мэни оправдання. Значить, трэба, щоб и мэнэ нэ було на свити, — от волнения она совсем языки перемешала. Замолкла и побрела прочь, не отрывая ног от пола.

Гулкий ропот сменил мертвую тишину:

— На каторгу их, душегубов!

— Вон с нашей земли, звери!

— В Сибирь вурдалаков!

— Чтоб им земля разверзлась!

— Судить по всей строгости негодяев!

— Не прощать убийц!

Так высказалась украинская община. Так решил суд: обоих за убийство и грабеж сослали в каторгу в Сибирь. Навечно, без права помилования.

История распорядилась по-другому.

Мали больше никогда не приезжала в местечко, но знала, что Гала горя не пережила: дождалась холодов, затопила на ночь печку и перед сном тщательно закрыла вьюшку. Наутро нашли ее с мужем уже холодных. Только их хата недолго пустовала.

За всеми горестями Мали как-то ухитрилась совсем не заметить, что делается на свете. А на свете делалась революция. Уже Великая Октябрьская — которая по новому стилю в ноябре. Потому убийцы ее близких, не прошло и трех лет, вернулись в родное село комиссарами в буденовках со звездами, вернулись в родительский дом с благородной целью — представлять советскую власть, насаждать высокие духовные идеалы, строить светлое будущее в родной Махновке.

Но светлое будущее хоть в местечке, хоть в городе приходится строить только на обломках темного прошлого — сначала сломать, а там видно будет.

Обломки адвокату Ицику Слепаку совсем не понравились. Да и кому понравится: спать ложишься при одной власти — встаешь при другой. Налаженный за долгие годы быт трещит по всем швам и без швов, по ровному месту. Работа? Какая может быть работа у частного поверенного, если суд вершится не по закону, а в соответствии с революционным самосознанием? Сколько красивых, возвышенных, справедливых слов слышал он совсем не так давно на митингах и собраниях, сколько сам написал гневных и страстных памфлетов в свободной прессе в защиту угнетенных и обиженных! И что? Вспоминать теперь, как он всерьез рассуждал, сидя в любимом кресле, чем солдатский хлеб лучше деревенского? Так ни того, ни другого давно уже в глаза не видели. Адвокат Слепак приносит домой продуктовый паек: кулечек чечевицы, кулечек сухого гороха, пол-литра постного масла. А за керосином надо два часа в очереди стоять. И еще того хуже — преступники, убийцы, он своими глазами видел, что они сотворили с семьей его жены, стали комиссарами, это они теперь решают, какое будущее надо строить. Вот уж с этим частный поверенный Исаак Слепак, либерал и гуманист, никак примириться не может. Нет, на таких обломках светлое будущее воздвигнуть не получится.

Надо что-то делать, спасать семью, искать решение. Хорошо хоть почта пока работает исправно. Ицик по натуре не созерцатель, он человек деятельный, потому, проведя в размышлениях не одну бессонную ночь, изучив малейшие неровности и трещины в потолке своей спальни, в одно прекрасное утро он отправил старшему брату хитро составленное письмо — вроде бы ни о чем, но брат, если захочет, поймет.