Двуликий любовник

— Расскажите мне о нем. Что с ним?

— Он, сеньора, теперь полностью ушел в себя, — произнес он неторопливо и, повернув голову, проде­монстрировал ей резкий орлиный профиль и чер­ную повязку. — А такие люди — сплошная загадка, се­ньора.

— Что же за беда с ним приключилась?

— Он изменил своей фортуне, сеньора, и она боль­ше не желает иметь с ним дело.

— И Жоан не пытается выйти из этой ситуации? Что он собирается делать?..

— Он много думает о вас. Целыми днями. И это ме­ня пугает. Ты пропадешь, Марес, говорю я ему, эта бе­зумная любовь убьет тебя. А он и слышать ничего не хочет. Очень он меня огорчает, сеньора Норма. Кому нужны эти безумства, спрашиваю я себя? Разве есть в мире женщина, которая стоит таких жертв? Вот уж лю­бовь так любовь — изнуряющая, запутанная, просто дьявольская. А если хорошенько подумать, что такое безумная любовь? Не могу я вам сказать, сеньора... О ней говорили поэты, великие мудрецы, даже, может быть, профессора и ученые, но никто так толком и не объяснил, что же это такое. Безумная любовь — это очень серьезно, сеньора, очень...

Говоря все это, он причудливо и выразительно жес­тикулировал. Норма смотрела на него как заворожен­ная.

— Я слышала, он стал уличным попрошайкой, —

сказала она. — Это правда, что он играет на скрипке на ступенях метро?

— На аккордеоне.

— Он никогда не рассказывал, что умеет играть на аккордеоне.

— О том, что он акробат и чревовещатель, он вам тоже наверняка не рассказывал. Он всегда этого не­много стеснялся, бедолага.

— А где он выучился играть на аккордеоне?

— Это было еще в детстве. Его научил Маг Фу-Цзы, фокусник. Этот маг был мастер показывать всякие фо­кусы, такие, что словами не опишешь... Он не был Ма­ресу хорошим отцом, но пацан его очень любил. Не го­ловой, понимаете? Он сердцем его любил. А повелева­ет нами сердце, сеньора.

Норма сдержанно улыбнулась.

— Как мило вы это сказали.

— Вы находите? — Чарнего прикрыл свой изумруд­ный глаз, искоса поглядывая на Норму.

— А вы тоже играете в метро?

— Нет, сеньора. Я много лет проработал в Герма­нии. Кое-что удалось скопить. Я представляю одну очень престижную марку итальянских жалюзи... Но мы с Маресом друзья с детства. Мы выросли вместе, в од­ном квартале.

— Я знаю. На улице Верди, в самом верху.

— Именно там, сеньора. Очень славное место. Вы там бывали?

— Жоан не любил говорить о своем детстве. Даже про семью ничего не рассказывал.

— Семьи у него давно нет. Один в целом мире, как пес.

— Ах, не говорите так!

— Это чистая правда, сеньора. У меня просто серд­це разрывается, когда о нем думаю.

— Но у него же есть друзья...

— Пара оборванцев. Конченые люди, как и он сам.

Очки слегка соскользнули вниз, и Норма быстро поправила их безымянным пальцем. Этот жест, холод­ный и брезгливый, ясно свидетельствовал — она не имела ничего общего с кончеными людьми.

— Но... Были же у него какие-нибудь женщины, — сказала она ровным тоном. — Хоть одна женщина при­няла в нем участие?

— В его собачьей жизни есть только одна женщи­на: вы.

Норма почесала коленку и вздохнула.

— Что поделаешь... Мне очень жаль. Ну а как у него с деньгами?

— Денег у него достаточно, сеньора. Он зарабаты­вает на хлеб честно и достойно. С этим у него все в по­рядке. А вот жизнь — совсем дерьмовая. Если бы вы только знали, сеньора, как он проводит свои дни, как убивает время с утра до вечера! Да вы бы заплакали, ес­ли бы узнали...

Рассуждая, Марес поднялся с кресла и принялся тя­желовато, словно на нем старинный костюм знатного сеньора, расхаживать по гостиной, не забывая немно­го прихрамывать. Неторопливый и мужественный, с откинутыми локтями и поднятым подбородком, он ловко, как волчок, поворачивался на каблуках, кокет­ливо держа руку на талии. Его слегка презрительный гордый профиль четко вырисовывался на сдержанном фоне темных занавесей, закрывающих высокие окна.

Он прервался на полуслове и отработанным жестом, словно и вправду стал другим человеком, закурил сига­рету.

— Простите, сеньора... Может, вам неприятно слы­шать о Жоане Маресе? Или вас пугает огонь прежних чувств и вы боитесь счастливых воспоминаний о про­шлом, о той великой любви, которую вы к нему чувст­вовали когда-то, ставшую лишь пеплом на ветру?..

Очарованная Норма Валенти моргнула.

— Нет, — ответила она спокойно. — Жоан для меня даже не воспоминание. Он — ничто.

— Не говорите так, сеньора, ради бога! У вас нет сердца!

— Да, вы правы.

Марес заметил, что она пристально изучает его, и, продолжая говорить, смотрел куда-то в сторону, стара­тельно избегая ее взгляда.

— Дом у вас, сеньора, — настоящий дворец... Потря­сающе. Кстати, Жоан мне рассказывал о ваших тетуш­ках. Они живы?

— Тетя Марта умерла.

— Примите мои соболезнования. Я передам Жоану.

— Он любил ее.

— Да, кажется, кое-что еще припоминаю... Жоан просил, чтобы я узнал у вас, когда вы хотите развес­тись. Сейчас в этой стране развестись — пара пустяков.